на реализацию полноценного матриархата могли бы получить те народы, где принята полиандрия, иначе – многомужество. В коллективной семье такого типа вопрос конкуренции с другими женщинами снимается сам собой и трон королевы маленького семейного королевства не оспаривается никем.
Многомужество кажется нам явлением совершенно экзотическим. Наш современник гораздо теснее знаком с феноменом обратным – многоженством, полигинией – широко распространённым у наших ближайших восточных соседей. С обычаями полигинии, вызывающими зависть иных русских ловеласов, нас то и дело знакомят народный фольклор и отечественное искусство: от сакраментальной песни «Если б я был султан» из комедии Гайдая до расхватанного на цитаты отечественного вестерна (точнее, истерна, если применять термины «west-запад» и «east-восток») «Белое солнце пустыни». На этом фоне многожёнство выглядит вполне привычным, а для кого-то – даже естественным явлением. Однако и многомужество – не такой уж редкий случай на лице планеты Земля. Как констатируют этнографы, в ХХ веке полиандрия встречалась и даже доминировала примерно в восьмидесяти из нескольких тысяч исследованных этнических групп.
Центром средоточия таких оригинальных отношений стал Индийский субконтинент. Ещё в древнем индийском эпосе «Махабхарата» упоминаются девушка Джатила, вышедшая замуж за семерых мудрецов, и царица Драупади, состоявшая в браке с пятью братьями Пандавами. В «Ригведе» десять богов грома и ветра являются мужьями единственной богини – повелительницы молний Родаси.
Спору нет, царица Драупади и богиня Родаси выглядят типичными олицетворениями матриархата, если не принимать во внимание, что оба персонажа – мифические. Реальная же полиандрия не вполне напоминает идеальное царство женщин, оживлённое в исторических реконструкциях Моргана и Бахофена.
Нетрудно заметить, что даже в индийской мифологии в создании полиандрической семьи участвуют не любые, набранные по произволу хозяйки дóма, понравившиеся ей мужчины, но родные братья. Этот же принцип, как правило, воспроизводится в многомужеских браках Индии, Непала, Шри-Ланки, китайского юго-востока и Тибета. А в подобных обстоятельствах, несмотря на то, что обладательница целого комплекта супругов получает богатые возможности для манипуляции любимыми мужчинами, наибольшими претензиями на лидерство в семье всё-таки обладает старший брат. Женщина располагает большой властью внутри дома (что, впрочем, знакомо нам и по примерам из жизни вполне патриархальных обществ), но за дверями дома, во внешнем мире, административные функции исполняют мужчины. Это типично и для народа мосо из китайской провинции Юньнань, и для непальских шерпов, и для тибетцев, и для обитателей индийских территорий Ладакх и Раджастхан. Так что даже в отношении полиандрических семей можно говорить только о локальном матриархате, не выходящем за стены супружеских жилищ.
Только выживание, ничего личного
Демографы сходятся во мнении, что многомужество не столько отражает распределение власти между мужчинами и женщинами, сколько выступает продуктом жёсткой экономической необходимости. Большинство принявших такую практику этносов проживает в Гималайском регионе, где скудные почвы и суровый климат сдерживают рост народонаселения. Все пригодные для земледелия и скотоводства участки строго поделены, и, если число пользующихся ими едоков из поколения в поколение начнёт расти – потомки обречены на голод, страдания и смерть. Поэтому в брак вступает только старший сын, только он выступает наследником дефицитной земли и только его единственная жена рожает едоков следующей генерации. Младшим же сыновьям предоставляется альтернатива: пострижение в монахи либо присоединение к семье старшего брата в качестве второго, третьего, – или сколько их там наберётся? – мужа его единственной супруги. Сколько бы поклонников в её «мужском гареме» не появилось, всё равно больше одного чада в год она на свет не произведёт. Тем же женщинам, которым не посчастливилось выйти за старших братьев и стать вместе с ними основательницами полиандрических семей, достаётся незавидная участь «вековухи».
Как видим, в данном случае институт многомужества регулирует численность, а не власть. В какой-то степени это справедливо и относительно многожёнства – оно распространялось у тех народов, где, напротив, было необходимо быстро нарастить население, восстановив его после военных потерь. Уцелевшие после боевых походов мужчины брали в супруги двух и более жён, чтобы обеспечить деторождение у тех женщин, кто не дождался своих суженых. Похожие события происходили и после завоевания новых земель: разгромив противника, победители присоединяли женщин покорённой территории к своим гаремам. Именно таким образом арабы, бывшие до Мухаммеда довольно малочисленным народом, обитавшим на сравнительно небольшой территории аравийских пустынь, смогли буквально за полтора века превратиться в великую нацию, расселившуюся на огромных пространствах от Атлантики до Евфрата. В то время каждый аравийский воин обретал нескольких спутниц из числа женщин покорённого Египта, Сирии, Ливии, Междуречья и Магриба, оставляя после себя бесчисленное потомство, говорившее на арабском языке и поклонявшееся Аллаху. В таком случае, как мы видим, задачи демографического роста напрямую увязывались с вопросами семейной власти: одержавшие верх на поле боя – и на супружеском ложе вели себя аналогично.
Этот исторический опыт полигинии, многожёнства, запечатлённый в нашем сознании как господство деспотичного супруга над послушным гаремом, проецируется и на обратный тип семейных отношений, заставляя ожидать такого же господства женщины в полиандрическом браке.
Но нет, здесь система супружеских отношений не столь однозначна, и женщина может оказаться как влиятельным матриархом, умело манипулируя группой своих мужей, так и забитой рабыней сплочённого коллектива женатых на ней братьев во главе со старшим из них.
Поэтому гималайская полиандрия, как и матрилокальность туарегов, и матрилинейность евреев служат не слишком убедительными иллюстрациями к «золотому веку» господства женщин.
Если уж женщинам в истории и приходилось добиваться политической власти над мужчинами, это происходило не в силу сложившихся обычаев и традиций, а в силу выдающихся личных качеств отдельных правительниц или проповедниц, интриганок или героинь.
Многочисленные примеры такого рода мы обнаружим в последующих главах книги.
Действо, развернувшееся в царских палатах Кремля летом 1616 года, напоминало настоящий конкурс красоты. Самые обворожительные дочери русского боярства собрались в столицу со всех концов страны, только что оправившейся от Смуты. Двадцатилетний Михаил, первый самодержец из династии Романовых, задумал подобрать себе суженую, ради чего учинил грандиозные смотрины.
Посреди необъятной ярмарки невест сердце молодого царя поразила коломенская дворянка Мария Хлопова. Мгновенно состоялось обручение, и счастливая претендентка на трон переселилась в особую, обручальную палату дворца. Казалось, свадьба не за горами, – но не тут-то было! Спустя несколько дней девушку начали мучить приступы неудержимой рвоты. Мать государя, инокиня Марфа, решила, что невеста нездорова и не может продолжать царский род. Лучшие придворные врачи тщательно осмотрели Марию и не обнаружили никакой очевидной хвори; тем более что подозрительная тошнота день за днём отступала и
