– Но чем, по-вашему, мы должны платить, если у нас нет денег? – прокричал Гонтран, увидев, что дедушка растерялся. – Раз уж вы судебный исполнитель, так можете сами убедиться, что грабители увели у нас жеребца, двух ослиц и четырех коров, а к тому же большая часть суммы, которую вы с нас требуете, – это подати, что должны внести испольщики моего отца. До сих пор он добровольно платил за них, потому что они бедны, но ведь он вовсе не обязан делать это. А во время последнего набега грабителей крестьяне пострадали еще больше нас, и едва ли после такого разбоя отец сможет погасить задолженность…
Рассудительные слова мальчика подействовали на чиновника больше, чем брань старого сеньора. С опаской косясь на Гийома, он сделал несколько шагов вперед и уже более мягким, почти сочувственным, но все же твердым тоном заявил, что его дело получать приказы фиска и передавать их. По его мнению, только прошение, направленное мессиром бароном через интенданта провинции в Пуату на имя генерального интенданта фиска, может задержать арест имущества.
– Между нами, – добавил чиновник, и эти слова вызвали гримасу отвращения у старого барона, – между нами, скажу вам, Что даже мое непосредственное начальство – прокурор или налоговый инспектор – не правомочно освободить вас от налогов или предоставить льготу. Но ведь вы дворянин, и у вас, должно быть, есть высокие связи, поэтому мой дружеский совет вам – используйте их!
– Я бы не счел за честь называть вас своим другом, – резко заметил старый барон де Ридуэ.
– А я говорю для того, чтобы вы передали это мессиру барону, вашему сыну. Нищета никого не щадит, так-то вот! Думаете, мне приятно, когда от меня все шарахаются, словно от призрака, да еще награждают тумаками, точно паршивую собаку? Ну, ладно, прощайте, не поминайте лихом!
Он надел шляпу и, прихрамывая, зашагал прочь, с грустью разглядывая порванный во время драки рукав своего широкого плаща.
В противоположную сторону, в замок, тоже прихрамывая, зашагал и старый барон, а за ним, молча, Анжелика и Гонтран.
Старый Гийом, проклиная воображаемых врагов, отнес свою древнюю пику к себе в логово, хранилище исторических обломков.
Вернувшись в гостиную, старый барон принялся расхаживать взад и вперед, и дети долго не решались заговорить с ним. Наконец в сумеречной тишине зала раздался голосок Анжелики.
– Скажи, дедушка… вот грабители оставили нам наши гражданские права, а этот человек в черном, не унес ли он их сейчас с собой?
– Иди к маме, девочка, – дрогнувшим голосом ответил старый барон.
Он отвернулся, сел в свое высокое кресло с вытертой обивкой и умолк.
Дети, попрощавшись, ушли.
***
Арман де Сансе, узнав, какой прием был оказан сборщику налогов, вздохнул и долго теребил клинышек своей седой бородки а la Людовик XIII.
Анжелика любила, хотя и несколько покровительственно, своего доброго и спокойного отца, на загорелый лоб которого повседневные заботы наложили глубокие морщины.
Чтобы поставить на ноги свей многочисленный выводок, этому потомку нищих аристократов приходилось отказываться от всех удовольствий, которым обычно предаются люди его положения. Он редко куда-нибудь выезжал и почти не охотился, в отличие от своих соседей-дворян, которые были не богаче его и находили утешение в том, что все свое время проводили за травлей зайцев и кабанов.
А барон Арман де Сансе целиком посвятил себя заботам о семье. Одет он был ненамного лучше, чем его крестьяне, и как от них, от него исходил резкий запах навоза и лошадей. Он любил своих детей. Они доставляли ему радость, и он гордился ими. В них он видел смысл своей жизни. Главное место в ней занимали дети. Второе – его мулы. Одно время он даже мечтал разводить у себя этих вьючных животных, которые были выносливее лошадей и крупнее ослов.
И вот теперь грабители угнали его лучшего жеребца и двух ослиц. Это было настоящее бедствие, и барон даже подумывал, не продать ли ему оставшихся мулов и те небольшие луга, которые он сохранял, чтобы их прокормить.
На следующий день после прихода сборщика налогов барон Арман де Сансе тщательно отточил гусиное перо и, расположившись за своим бюро, принялся сочинять челобитную на имя короля с просьбой освободить его от ежегодных налогов.
В своем послании он подробно описал, в каком бедственном положении он, дворянин, находится.
Прежде всего он просил извинить его за то, что пока может назвать только девять живых детей, но надеется, что их будет больше, так как «моя жена и я еще молоды и мы охотно увеличиваем их число».
Затем он добавил, что его немощный отец, который при Людовике XIII дослужился до полковника, не имеет пенсии и находится на его иждивении. Сам он имел чин капитана, был представлен к повышению, но ему пришлось покинуть королевскую службу ввиду того, что жалованья офицера королевской артиллерии
– 1700 ливров в год – «не хватало, чтобы жить соответственно чину». Он упомянул также, что содержит двух престарелых тетушек, которые, будучи «бесприданницами, не смогли ни найти себе мужей, ни уйти в монастырь, и упасть которых – чахнуть в смиренном труде». Далее барон писал, что у него пятеро слуг и один из них, крайне полезный в доме человек, – бывший солдат, тоже не имеющий пенсии. Старшие два сына учатся в коллеже, и их образование обходится в 500 ливров. Одну дочь надо бы поместить в монастырь, но для этого требуется еще 300 ливров. В заключение он упомянул что в течение многих лет платил налоги за своих испольщиков, чтобы удержать их на мызах, и вот теперь должен внести за них в государственную казну 875 ливров, 19 су и 11 денье только за текущий год. А его годовой доход едва достигает четырех тысяч ливров, и ему нужно кормить девятнадцать человек и в то же время поддерживать тот образ жизни, которого требует дворянское звание, а тут вдобавок ко всем несчастьям на его земли напали разбойники, разграбили и разорили дома, многих крестьян поубивали, а оставшихся в живых ввергли в еще более жестокую нужду. Заканчивая письмо, Арман де Сансе просил благосклонно уменьшить ему налог, оказать помощь в виде безвозвратной или же временной ссуды в сумме не менее тысячи ливров и молил о «королевской милости»: в случае, если будет предпринят поход в Америку или Индию, взять в качестве знаменщика его старшего сына, «юного шевалье», обучающегося логике у монахов, которым, кстати, барон задолжал за его содержание более чем за целый год.
Барон добавил, что со своей стороны он всегда готов принять любую должность, совместимую с его дворянским званием, лишь бы она дала возможность прокормить семью, так как он понимает, что его земли, даже если их продать, не спасут его…
Чтобы высушить чернила, Арман де Сансе посыпал песком свое длинное послание, на которое ушло несколько часов тяжкого труда, отдельно написал записку своему покровителю и кузену маркизу дю Плесси де Бельер, умоляя его передать прошение в руки самого короля или же вдовствующей королевы и сопроводить послание наилучшими рекомендациями, чтобы оно было принято благосклонно.
В заключение он из вежливости приписал: «Я уповаю, сударь, увидеть вас вскорости в наших краях и иметь возможность оказать вам услугу, поделиться с вами вьючными мулами, например, – у Меня есть Прекрасные мулы! – или прислать к вашему столу фрукты, каштаны, сыры или простоквашу».
***
Несколько недель спустя к бедам несчастного барона Армана де Сансе прибавились еще новые.
Это случилось в преддверии зимы. В один из вечеров в замке услышали, как по дороге, а затем и по старому подъемному мосту, который, как всегда, словно украшали расположившиеся на перилах индюшки, процокали лошадиные копыта.
Во дворе залаяли собаки Анжелика, благодаря стараниям тетушки Пюльшери сидевшая взаперти в комнате за рукоделием, бросилась к окну.
Она увидела, как с лошади соскочили двое длинных и тощих, одетых в черное всадников, а следом на тропинке появился нагруженный баулами мул, которого вел крестьянский мальчик.
