— Сестра, что такое университет? — спросил Лотарио Христину.
— Это такое учебное заведение, где тебя могут выучить всем наукам, — весело объяснил вернувшийся пастор.
Ребенок обратился к Юлиусу с серьезной миной.
— Мне незачем ехать с вами: у меня вместо университета есть сестра. Христина умеет и читать, и писать, и знает французский, итальянский языки и музыку. Я никогда, никогда в жизни не расстанусь с ней.
— Увы! Вы гораздо счастливее нас, мой маленький человечек, — сказал Самуил, — потому что нам с Юлиусом уже пора ехать.
— Как! — воскликнул пастор. — Вы даже и одного дня не хотите пробыть у нас? Вы не хотите и поужинать с нами?
— Тысячу раз благодарим вас, — отвечал Самуил, — но нам надо сегодня же вечером попасть в Гейдельберг.
— Но ведь вечером нет ни занятий, ни сходок!..
— Нет, но нам необходимо быть там по более серьезной причине. Юлиус знает, почему именно.
— Сообразим-ка. — сказал пастор. — До Гейдельберга не более семи или восьми миль от Ландека. Вы прекрасно успеете попасть туда, выехав и в четыре часа, а тем временем ваши лошади отдохнут, да жара спадет. Не успеет еще стемнеть, как вы уже будете в городе, ручаюсь вам.
— Невозможно: по неотложности нашего дела, мы скорее обязаны поспеть раньше, чем опоздать, правда, Юлиус?
— В самом деле?… — спросила вполголоса Христина, устремляя на Юлиуса прекрасный взгляд своих голубых глаз.
Юлиус не мог противостоять этому милому вопросу.
— Слушай, Самуил, — сказал он, — не будем противиться гостеприимству наших радушных хозяев. Право, мы можем уехать отсюда ровно в четыре часа.
Самуил бросил сердитый взгляд на Юлиуса и на молодую девушку.
— Ты желаешь этого? Хорошо, я согласен, — проговорил он, лукаво улыбаясь.
— И прекрасно! — воскликнул пастор. — А теперь вот и программа всего дня: до трех часов я успею вам показать свои коллекции и сад, господа, а потом мы все пойдем вас провожать до неккарштейнахского перекрестка. У меня есть ловкий и сильный парнишка, он вам приведет туда лошадей. Вы увидите! Та дорога, которая вам показалась ночью такой ужасной, днем, при солнце, просто восторг! Вероятно, даже, мы там встретим и нашу колдунью. Действительно, она как будто немного странная, но только в самом христианском смысле этого слова: это целомудренный и святой ребенок.
— Ах, мне очень бы хотелось увидеть ее днем! А теперь пойдем смотреть ваши гербарии, — сказал Самуил, вставая.
И, проходя мимо Юлиуса, он шепнул ему на ухо:
— Я буду занимать отца и попробую навести разговор на Турнефора и Линнея. Чувствуешь мою преданность?
И он действительно разговорился с пастором, так что Юлиус оставался некоторое время наедине с Христиной и Лотарио. Теперь они уже не чувствовали прежней неловкости, они пробовали глядеть друг на друга и даже разговаривать.
Впечатление, произведенное утром Христиной на Юлиуса, все усиливалось и становилось глубже.
Он никогда еще не встречал такого живого, ясного личика, в котором можно было прочесть, как в открытой книге, все чистые порывы девственной души. Взгляд Христины был чист, как хрусталь, и обнаруживал прелестное, преданное сердце. Все существо ее дышало кротостью и добротой: оно напоминало собой светлый майский день.
Присутствие Лотарио придавало их беседе прелесть невинности и простоты.
Христина показала Юлиусу свои цветы, пчел, птичий двор, ноты, книги, словом всю свою тихую и простую жизнь. Потом она заговорила и о нем самом.
— Как это странно, — заметила она ему, — что у такого кроткого и спокойного человека, как вы, такой насмешливый и надменный друг!
Она подметила, что Самуил исподтишка высмеивал ее добряка отца, и он тотчас же стал ей антипатичен.
Юлиусу пришло на память, что и у Гете Маргарита говорит Мефистофелю нечто подобное во время прекрасной сцены в саду. Но по сравнению с той Маргаритой, Христина показалась ему бесконечно прекраснее. В продолжение разговора он заметил, что под наивной грацией молодой девушки таился здравый смысл и определенно выработанный взгляд на вещи. Этими качествами она была обязана, по всей вероятности, тому обстоятельству, что ее детство протекало без матери. В ребенке чувствовалась женщина.
Оба с нескрываемым удивлением услышали от вернувшихся к ним пастора и Самуила, что было уже три часа и что пора в путь.
На счастливых забывчивых часах первых сердечных биений пять часов пролетают всегда как пять минут.
Глава пятая Цветы и травы не доверяют Самуилу
Пора было трогаться в путь. Но все-таки оставалась надежда провести вместе еще час.
Думая об этом, Юлиус повеселел. Он рассчитывал продолжать разговор с Христиной дорогой, но вышло не так. Христина инстинктивно чувствовала, что ей не следовало оставаться все время с Юлиусом. Она взяла под руку отца, продолжавшего говорить с Самуилом, а Юлиус печально побрел позади.
Они продвигались лесной дорогой к прекрасному холму. Солнечные лучи весело играли на листве деревьев, и ароматный воздух оглашался влюбленными трелями соловьев.
Как уже сказано, Юлиус, недовольный Христиной, держался в некотором отдалении.
Он попробовал пустить в дело маленькую хитрость.
— Лотарио, поди-ка сюда, взгляни, что тут такое, — позвал он ребенка, который, уцепившись за руку Христины, семенил ножками рядом с ней.
Лотарио подбежал к своему новому приятелю. Юлиус показал ему сидевшую на ветке стрекозу. При виде этого изящного, великолепного насекомого с трепещущими крылышками мальчик взвизгнул от радости.
— Как жаль, что Христина не видит стрекозы! — проговорил Юлиус.
— Сестрица, — закричал Лотарио, — иди скорее сюда!
А так как Христина не шла, чувствуя, что не сам ребенок ее зовет, то Лотарио подбежал к ней и начал теребить ее за платье. Ей пришлось поневоле оставить руку отца и последовать за мальчиком, чтобы посмотреть прекрасные крылышки стрекозы.
Стрекоза исчезла, а Христина явилась.
— Напрасно ты позвал меня, — сказала она и вернулась к отцу.
Такой прием Юлиус повторил несколько раз. Он показывал Лотарио то бабочку, то цветок и все выражал сожаление, что Христина не видит их красоты. А Лотарио каждый раз бежал за ней и заставлял ее возвращаться.
Таким образом, благодаря настойчивости ребенка, Юлиусу удалось побыть еще несколько минут с Христиной наедине.
Маленькими ручками своего невольного союзника он успел даже поднести девушке великолепный, только что распустившийся цветок шиповника.
Но она неизменно возвращалась к отцу.
