– Это точно, – согласился Три Пальца и, счастливый, плюхнулся обратно на скамью. К пиву и свинине.
А я отправился надевать лыжи.
О здешних лыжах могу сказать следующее: в ходу были два типа. Широкие и короткие, чуть длиннее метра, – для охоты и передвижения по рыхлому снегу. И длинные, беговые. Эти размерами мало отличались от наших: шириной примерно сантиметров пятнадцать, а длиной – от ста шестидесяти до ста восьмидесяти – в зависимости от роста. О качестве и тех и других скажу только хорошее. К процессу их изготовления здешние мастера относились весьма тщательно. Как, впрочем, и к любому предмету, от которого может зависеть жизнь хозяина. Из «правильной» древесины, идеальной формы загнутые «носы», тщательно выверенные пропорции. «Подошва» подбита мехом, что очень удобно, потому что вперед, «по шерсти», такая лыжа скользит легко и бесшумно, а назад практически не отдает. Само собой, эти маленькие произведения искусства были «усилены» соответствующими рунами и просто узорами – для красоты. А крепление такое удобное и надежное, что даже я, знакомый с самыми разными вариантами оного, ничего не стал улучшать.
Да, лыжные палки в это время еще не придумали. Тоже понятно. Руки должны быть свободными. Вернее, заняты более полезными предметами. Например, оружием.
Ночь была необычайно светлая. Лунный свет отражался от снежной белизны, создавая ощущение сказки. Ни ветерка. Мир застыл в неподвижности и тишине, которую нарушал только скрип снега под лыжами.
Рунгерд легко бежала через поле, прокладывая лыжню. Я скользил за ней, не отставая и не обгоняя. Я чувствовал, что у Рунгерд есть какая-то цель, но сам лишь наслаждался великолепной сияющей ночью, слабеньким морозцем, пологим скольжением в пустынном диком мире.
Белая шубка Рунгерд почти сливалась с девственными сугробами, лишь кое-где испещренными нитками звериных следов. Вдали тоскливо взвыл волк. И умолк, не поддержанный собратьями. Мы пересекли поле и луг, миновали столб с вырезанной на нем недружелюбной рожей какого-то бога (Рунгерд на ходу бросила ему что-то съестное) и углубились в лес.
В лесу было почти так же светло. Ветви деревьев гнулись под тяжестью снега. Я знал, что дальше расположено небольшое болото, уже схваченное морозом, за болотом – изогнутое подковой озеро, а за озером – наследное владение-одаль моего соседа. От Пэра я слыхал, что соседа зовут Хегин. Но лично знаком с этим Хегином не был. Ничего, познакомимся. Весь остров Сёлунд – одна просторная деревня.
Рунгерд скользила между деревьями, не сбавляя темпа. Ходить на лыжах ей было так же привычно, как младенцу – сосать молоко.
Снова завыл волк. Довольно далеко, но я на всякий случай сократил расстояние между мной и белой шубкой Рунгерд. Мало ли кто бродит по зимнему лесу.
Деревья вокруг измельчали и искривились: мы достигли болота. Рунгерд не останавливалась. Я – тоже.
А вот и озеро. Белая сверкающая гладь.
Рунгерд съехала вниз, заложив петлю, как заправский горнолыжник.
Я не отказал себе в удовольствии: разогнавшись, прыгнул с крутого берега, как с маленького трамплина. Приземлился правильно… Но пробил наст, по колено погрузился в сугроб и упал. Хорошо хоть лыжи не сломал.
Смех Рунгерд сообщил мне, что мой конфуз не остался незамеченным.
Когда она оказалась рядом, я уже стоял на ногах и стряхивал налипший снег.
– Куда мы идем?
– Увидишь! – Загадочная улыбка, шикарный разворот – и вновь белая шубка летит над серебряным полем, оставляя четкий двухполосный след.
Да, она знала, куда меня ведет.
На противоположном берегу озера, среди нагромождения здоровенных камней, притулилось некое приземистое сооружение. Если бы не Рунгерд, я принял бы это строение за большой сугроб.
Угадав примерное расположение входа, я прорыл в сугробе метровую нору, откинул дверь из толстой промороженной шкуры и посторонился, пропуская вперед Рунгерд.
Надо полагать, мы покусились на чужую собственность. Но если это не смутило Рунгерд, то мне и вовсе пофиг.
Под сугробом оказался лодочный сарай. С просторной шестивесельной посудиной, законсервированной до весны.
В сарае было сухо. Вкусно пахло деревом, смолой и сеном, коего внутри хранился изрядный запас. Неплохое гнездышко.
Избавившись от лыж, Рунгерд извлекла кресало, ловко вышибла искру на пучок мха и зажгла найденную здесь же лампу. То есть лампа – это громко сказано. Плошка с жиром, в который воткнули фитилек.
То, насколько уверенно моя спутница ориентировалась в помещении, наводило на определенные мысли. Но я их изгнал. В моем прошлом тоже было немало событий.
Еще минута – и в куче сена образовалась уютная норка. Рунгерд сбросила пояс, нырнула в сено, распахнула шубку.
– Долго ты там будешь возиться?
Как в анекдоте. Чего еще хочет уважаемый чукча? Лыжи снять, однако…
И не только. Насыщенная разбойная жизнь научила меня осторожности. Наша лыжня выделялась на девственном снегу как откровенное приглашение призвать к порядку незваных гостей. Нет, я так не могу.
Прихватив удачно оказавшийся под рукой веник типа банного, я не поленился пройтись по собственной лыжне и отвести ее метров на пятьдесят в сторону – к нагромождению камней. Потом очень аккуратно вернулся обратно и замел полоски, ведшие к сараю. И сугроб у двери восстановил – благо она открывалась в обе стороны. И подпер дверь чуркой.
Вот теперь хорошо. Я избавился от лыж, аккуратно снял пояс, положил рядом, чтоб был под рукой, если что.
– А я и забыла, что ты – человек Одина, – полунасмешливо-полууважительно сообщила Рунгерд.
– Береженого Бог бережет.
Сказал бы мне кто-нибудь год назад, что я, оказавшись наедине с такой роскошной женщиной, буду думать не о… сами понимаете о чем, а о том, чтобы мне в самый интересный момент не перерезали горло.
И вновь перед моими глазами возник вольготно раскинувшийся на ложе убийца Сторкад. Думал ли он, укладываясь в койку с подружкой, что проснется от прикосновения железа к кадыку? И умрет от подлого (что уж душой кривить) удара шилом в ухо?
Нет, ну неужели это видение будет преследовать меня до конца жизни? Кому было бы лучше, если бы я ему нож в брюхо воткнул?
Ладно, нечего жаловаться. Зато покойник меня кое-чему научил.
– Эй, хускарл, может, я тебе не нравлюсь? – В низком хрипловатом голосе – легкое раздражение.
– Я еще не решил, – ответил я. – Сначала надо поглядеть, что там внутри.
И полез в глубины шерсти и меха, внутри которых пряталось кое-что теплое, нежное и упругое. Ага! Очень даже необычные ощущения возникают, когда всё самое интересное спряталось, как устрица в раковине.
Впрочем, никаких особых сложностей не возникло. Местная одежда неплохо приспособлена для подобных игр.
