Однако милости царицы на том не кончились. Новой супружеской чете пожаловала она 500 десятин земли[2] в Таврической области. Это служило весомой добавкой к той тысяче десятин, полученной Анастасией, и тем семистам десятинам Мещерского, какими были они оба награждены по присоединении Крыма к России. Таковые земельные владения превращали их в состоятельных помещиков. Кроме того, на путевые расходы и обустройство в областном городе Ак-Мечеть (совр. Симферополь. – А. Б.) выдавала императрица коллежскому советнику и его жене три тысячи рублей единовременно.
– Вспомнив с благодарностью ваши прошлые деяния, хочу заметить, что с присоединением Тавриды ситуация на юге империи во многом изменилась к лучшему, – сказала Екатерина Алексеевна, переходя от торжественной к деловой части совещания. Она села за свой овальный столик, на котором были разложены какие-то бумаги, и разрешила сесть всем остальным.
– Хотя почивать на лаврах не приходится, – продолжала государыня. – Для полного освоения Россией этого благодатного края нужны крупные финансовые вложения и упорный труд нескольких поколений наших соотечественников. Конечно, рано или поздно Крым станет по-настоящему русским. Но сейчас мы должны заложить прочный фундамент…
Тут Екатерина Алексеевна, надев очки, взглянула на бумаги, лежащие перед ней, и выдержала длинную паузу. Присутствующие в почтительном молчании ждали продолжения.
– Между тем, – сказала государыня, нахмурившись, – иностранные конфиденциальные источники сообщают мне о подготовке к новой войне на Черном море, которую уже начала Оттоманская Порта при пособничестве французов. Не надо также забывать, что турецкий султан по-прежнему является халифом, то есть духовным повелителем для тысяч и тысяч крымских татар…
– Многие из них начали переезжать в Турцию, ваше величество, – подал голос Турчанинов.
– Хорошая новость, – тихо сказала Анастасия.
– Да, – царица взглянула на нее поверх очков, – будь у меня в казне лишние деньги, я бы оплатила им это путешествие. Чем меньше бешеных на наших землях, тем лучше. В дома мусульман в Крыму мы бы поселили православных жителей из российских центральных губерний.
– Ну, это – дело будущего, – усмехнулся Потемкин.
– Если же говорить о настоящем, князь, – императрица обратилась к своему тайному супругу, – то государственная безопасность требует проведения в Таврической области совершенно определенной политики. Мы опробовали ее еще при правлении хана Шахин-Гирея, и она приносила результат. Во-первых, необходимо склонять на свою сторону все большую часть крымско-татарской знати. Во-вторых, внимательно наблюдать за их поведением и настроением, и враждебные акции пресекать решительно. В-третьих, ни в коей мере не притеснять мусульман в их обычаях и нравах…
– Ваше величество, сейчас еще один вопрос становится там неразрешимым, – сказал Турчанинов.
– Какой, Петр Иванович?
Начальник секретной канцелярии открыл свою знаменитую кожаную папку с особой защелкой вместо замка и подал Екатерине Алексеевне бумагу, исписанную мелким почерком от верха до низа:
– Взгляните на рапорт моего сотрудника, титулярного советника Ахрамкова, проводившего ревизию во дворце в Бахчи-сарае после отъезда оттуда последнего хана Шахин-Гирея… Никаких государственных актов о землеустройстве и размежевании владений крымских беев и мурз не обнаружено. Архив практически отсутствует. Кому и что на полуострове принадлежит, мы точно определить не можем. Лишь на словах татары нам все объясняют.
– Да как они жили при этакой неразберихе? – удивилась царица.
– Обыкновенно, – улыбнулся начальник секретной канцелярии. – Типичное средневековье. Важны не законы, а понятия о них каждого отдельного феодала. К тому же бумага очень дорогая и знающих грамоту катастрофически мало…
– Потом поднимут вой на всю Европу, будто русские у них землю отняли! – резко произнес Потемкин. – Где она, ваша земля? И почему она – ваша?
– Вот этот вопрос – коренной, – согласилась императрица. – Но пусть не хитрят. Побережье полуострова, города и села, на нем расположенные, горы и горные долины три века принадлежали Османской империи и, естественно, переходят в собственность империи Российской, никакие претензии на них не принимаются. Те татары, кто эмигрирует сейчас, да, кстати говоря, и потом, лишаются своих земельных наделов навечно, безо всякой компенсации. Чтобы навести порядок, учреждаю при канцелярии таврического губернатора большой отдел землеустройства. Все угодья осмотреть, измерить, описать и размежевать. Земли там много, так что делите ее, Михаил Аркадьевич, согласно моим указам.
– Слушаюсь, ваше величество! – Мещерский по армейской привычке вскочил с места и щелкнул каблуками.
Приобщив рапорт титулярного советника Ахрамкова к бумагам на овальном столике, Екатерина Алексеевна переложила там еще несколько листов с одной стороны на другую, обмакнула гусиное перо в чернильницу и подчеркнула в своих записях какое-то предложение.
– Владения беев и мурз, сразу принявших нашу сторону, трогать я запрещаю, – сказала государыня. – Более того, могут они быть и увеличены. Но все их имена согласовать с тем списком, каковой вы мне, Анастасия Петровна, подавали.
– Да, ваше величество, – кивнула Аржанова. – В нем числится более двухсот человек из древних крымско-татарских родов Ширин, Яшлав и Барын, а также даны краткие на оных персон характеристики.
– Отлично. Благорасположение мое к ним будет неизменным, коль туркам не предадутся. Жить им мирно и спокойно в нашей Таврической области, как жили их предки. Но вас, княгиня Мещерская, не зря мы туда направляем. Будьте, как и прежде, доброй им знакомой и советчицей.
Курская дворянка вздохнула:
– Сие не трудно, ваше величество.
– Ну, кому нетрудно, а кому так вовсе невозможно, – царица улыбнулась. – Вы смогли в совершенстве овладеть их языком, изучили досконально азиатские обычаи и нравы, и даже, как мне передавали, цитируете свободно Коран. Одних татар вы спасли от гибели, другим помогли сохранить достояние, за третьих ходатайствовали перед светлейшим князем Потемкиным…
Пожалуй, при этих словах Екатерина II посмотрела на Флору слишком пристально, но Анастасия не отвела взгляда. Теперь отношения с великолепным Григорием Александровичем не вызывали у нее ни смущения, ни сердечной боли. Она полагала, что вместе с венчанием в храме Святого Самсония Странноприимца безвозвратно отошли в прошлое и их любовные чувства. Изменять мужу с кем бы то ни было – это не в традициях ее семьи.
