В официальных документах испанского посольства нет ни слова о присутствии в декабре 1627 года в Милане и Венеции испанского дипломата Диего де Сааведры Фахардо. Тем не менее профессору Клаусу Ольденбарневельту, директору Института испанских исследований при Утрехтском университете, посчастливилось обнаружить в архиве севильской библиотеки доньи Макарены Брунер, герцогини дель Нуэво-Экстремо, любопытную бумагу — датированное 20 декабря того же года краткое письмо (копией какового, благодаря любезности профессора Диего Наварро Бонилья, мы располагаем ныне), направленное послу Испании в Венеции Кристобалю де Бенавенте, маркизу Чареле (главному шпиону и руководителю секретной службы Филиппа IV, впоследствии замененному на этом посту адмиралом Гаспаром Бонифасом), и в письме этом упоминаются «важные документы, доставленные в наши собственные руки секретарем посольства С.Ф.».
Что лишний раз доказывает: вымысел есть всего лишь неожиданная грань действительности. Или наоборот.
Извлечения из «ПЕРЛОВ ПОЭЗИИ, СОТВОРЕННЫХ НЕСКОЛЬКИМИ ГЕНИЯМИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ»Напечатано в XVII веке без выходных данных. Хранится в отделе «Графство Гуадальмедина» архива и библиотеки герцогов де Нуэво Экстремо (Севилья).
Строфа из достославной поэмы «Араукана» применительно к венецианцам[34]
ОктаваНе доверяй ханже и лицемеру,
дающему напыщенное слово,
что он распространял Христову веру
лишь только ради имени Христова.
Им правит алчность, сильная не в меру,
она — его священная опора.
Красавице Партенопее времен его юности
[35]
И молвил я себе: верны твои слова,
Неаполь предо мной, любимый целым миром.
Его я исходил за год или за два,
и стал он навсегда души моей кумиром.
Желаем или нет — любить осуждены
предивный этот град с его извечным пиром.
Он славен в мирный день и грозен в дни войны.
Дон Франсиско де Кеведо, владелец поместья Торре де Хуан Абад
Эпитафия Риму, погребенному в собственных развалинах
Сонет[36]
О, пилигрим, ты ищешь в Риме Рим,
Но Рима нет… Великий Рим — руина.
Стал Авентин могилой Авентина,
И Палатин надгробием своим.
На медальонах временем слепым
Источен камень. Портиков лепнина
Осыпалась. От славы исполина
Набег эпох оставил прах и дым.
И только Тибра волнами объята
Твоя могила, Рим, твой тихий грот.
Шумит река, томит ее утрата…
Из прежнего величья и красот
Все вечное исчезло без возврата,
Все бренное осталось и живет.
Дон Хавьер Мариас Франко, литератор, кавалер ордена Подвязки, властитель острова Редонда
Сеньору капитану Алатристе
[37]
Се человек, стальным клинком с размаху
свою судьбу чертивший на скрижали.
Он на врагов нагнал немало страху —
ведь равного ему они не знали.
И был он — мир его земному праху! —
хоть почести сыскал себе едва ли —
всегда достойным, никогда — богатым.
Короче говоря, он был солдатом!
Синьор доктор Франческо Рикко Манрико, член Флорентийской академии делла Круска
Рок и судьба, приманивать вы рады.
Не клюну на приманку в круговерти!
Жизнь только фарс, точнее — образ смерти,
убийца в маске, бьющий из засады.
Природа-мать, не жду твоей награды!
Лупить меня устали даже черти,
но — недоверьте или переверьте! —
всю кровь мою не выпьют эти гады.
Я отказал и вере и надежде,
что до любви — я просто здесь со всеми
шучу, смеюсь и не теряю позы.
Да, жизнь была… но это было прежде —
(я, убивая, убиваю время) —
а стала — три с терновника занозы!
Так капитан промолвил и вздохнул,
бокал — об пол, и полы запахнул.
Доктор дон Альберто Монтанер, профессор словесности
Что есть рожденье, как не двери склепа?
Что значит жить, как не идти к могиле?
Она придет и скажет: «Или — или!»
Она крылата — прятаться нелепо.
Не знаем, ни какая лопнет скрепа,
ни дня, когда уступим грозной силе,
чтоб нас её ладони размесили
на брачном ложе траурного крепа.
Конец известен. Страх берет на пушку.
Но есть возможность лучшего финала:
наполнить смыслом смерти черепушку.
Отважные, судьбу умилосердьте,
чтоб смерть на крыльях славы прилетала:
есть три стези — и больше! — к славной смерти.
Доктор словесности и военного искусства Андрес Рей де Артьеда
«Изволь ползти вослед за бедолагой —
солдатом или, скажем, капитаном,
как путами, опутанным присягой!
Лезь напролом на башни бастиона!
Издохни первым, коли жизнь постыла,
но захвати штандарты и знамена!
Не-е-ет!!! Не желаем вылезать из тыла,
корячиться на мушке у мушкета!
Ах, дезертирство лучше, чем могила!»…
Те двое, что дерзнули крикнуть это —
им смерть за малодушье угрожала —
пошли на штурм, и враг не взвидел света!
И не было в округе лучшей шпаги,
и не было проворнее кинжала.
Дай Бог и нам хоть каплю их отваги!
