Ознакомительная версия.
Михайло, не глядя в искаженное смертью лицо черниговца, выдернул из сильных, стиснутых пальцев меч, подобрал алое корзно, кунью шапку, пояс с ножнами. С пояса Глеба снял тяжелую объемистую кису с золотом и серебром, подошел к Самчуге, рядом с которым остановился и посланный каганом нукер.
— Убит мой кровник, черниговец Глеб, — пояснил Михайло: знал, что его слова непременно дойдут до Тимаря. — Много раз люди моего и его родов сходились на судное поле решать спор единоборством. Но у этого человека сердце не барса, а змеи. Он выследил меня, безоружного посланца, и пришел убить. Спаси бог тебя, добрый печенег, и прими в награду пожитки врага моего — таков старый обычай: пожитки убитого достаются победителю. Без твоей помощи через коварство черниговца лежал бы на земле я. — Михайло протянул Самчуге шелковое корзно, кунью шапку, пояс с мечом.
— Золото передай твоему повелителю! Проси от меня принять этот дар за то, что дал свершиться русскому обычаю и не помешал нам довести единоборство.
Самчуга, не скрывая радости, принял от важного уруса такое щедрое подношение и поспешил на холм. Упал перед каганом ниц и что-то долго говорил, указывая рукой себе за спину. Михайло терпеливо стоял над поверженным предателем, выказывая тем самым кагану, что ждет его воли отойти к своим посланцам. Саднили побитые места на груди и плече, вновь к ногам подступила неприятная слабость, тяже стью и туманом заволакивало голову — хотелось скорее присесть на прохладную траву, унять кровь и лежать недвижно, сил набираясь.
Самчуга оставил кису черниговца у ног кагана и бегом спу стился с холма. Заговорил торопливо, не опасаясь, что кто-то из нукеров поймет их разговор:
— Великий каган дозволил мне снять с твоего врага прочие пожитки и похоронить его. Он сказал: «Пусть урусы перебьют друг друга, наши стрелы целее будут! Нет многотысячного полона — и один купец не полон!»
Михайло еще раз поклонился толмачу Самчуге за выручку.
— Копье это возьму себе на добрую память. Когда будет мир между нашими городами, Самчуга, с великой радостью приму тебя в своем доме, — и пошел неспешно к посланцам. Ярый не выдержал, ступил ему навстречу.
Зажимая ладонью раненое плечо, Михайло посмотрел на Белгород — ворота по-прежнему закрыты. Что делалось в родном городе в этот час, он не знал, и тревога, будто холодным льдом, наполнила его душу.
Хитрость старейшины Воика
Разве диво это, братья, старому помолодети?
Когда сокол в линьке бывает, высоко птиц побивает, не даст гнезда своего в обиду.
Слово о полку Игореве
Вольга проснулся от чьего-то прикосновения, а ему казалось, что он вовсе и не засыпал, что все так же слышал негромкий шепот старейшины Воика. Он открыл глаза и увидел над собой лицо матери Висты с заплаканными глазами.
— Что случилось, мати? — Вольга будто и не спал, взметнулся с ложа. — Отчего лицо твое серо так? С Янком плохо? — Вольга тут же оказался у лавки, на которой лежал Янко, но старший брат растревожил еще больше. Не поднимая головы от ложа, он сказал тихо:
— Отец Михайло ушел к печенегам старшим среди посланцев.
Там, в непролазных дебрях Перунова оврага перед ликом страшного истукана, Вольга испугался не так, как теперь, в собственной избе! Какое-то время он молча, раскрыв рот, смотрел в глаза Янку, потом пересилил оцепенение и резко поднялся с колен.
— Мати-и-и! — простонал он и обернулся к ней. — Почему не разбудила меня проводить? — и выскочил в раскрытую дверь. По привычке глянул за угол — не сидит ли там старейшина Воик у стены, греясь на солнце? Но его там не было. Вольга упал на колени перед телегой — ноговицы тут же промокли от росы — и потянул Василька за босые ступни.
— Ох, спать мы горазды! Вставай. Наши посланцы у печенежского кагана!
Василько проснулся сразу же, едва услышал про печенегов. Следом за ним показался чернявый Милята, осмотрелся, но матери Павлины во дворе тоже не было. Сестры на телеге притихли, слушали разговор ребят.
Только из калитки вышли, а навстречу спешит Боян — худощавое лицо после смерти его отца бондаря Сайги и вовсе стало узким и зелено-белым, только русые волосы все так же кудрявились.
— Что вы тут мешкаете? — торопил Боян. — Ваш отец Антип и старейшина Воик у ворот, а посланцы уже стоят перед шатром кагана!
Вольга с удивлением посмотрел на расчищенный против их подворья пустырь. Вчера еще здесь были груды белесой глины, мусора, пепла от очагов, а теперь вокруг чисто. Посредине стоял невысокий сруб из старых посеревших бревен, а над срубом колодезный журавель поднял высокую шею. От края шеи вниз свисала тонкая жердь. У сруба стояли молча четыре дружинника с копьями.
«Проспал-таки, — укорил себя Вольга. — Проспал, пока в ночь старейшина прятал в колодцы свою тайну!»
— Спешим к воротам! — повернулся он к товарищам. Пыльной улицей они побежали к торгу, мимо пустых дворов, мимо пустых телег у плетней и придорожных канав с зарослями полыни и лебеды — отросла трава, как не стало в крепости коней. Осторожно — не заругал бы воевода Радко — Вольга с товарищами протиснулись к воротам и устроились кто где мог. Вольга взобрался на откос вала и через головы дружинников увидел в раскрытые ворота излучину реки за крутым уклоном и дальше, за ничейной поймой, — серое печенежское войско. Над войском, словно речной туман над камышом, клубилась легкая пыль. «Должно, кони землю рыхлят копытами», — подумал Вольга. Вдруг над головой раздался крик дозорного из рубленой башни:
— Иду-у-т! — а потом чуть тише: — Печенежские посланцы идут!
Дружинники у выхода из крепости заволновались, особенно те, кто стоял дальше от ворот. Им тоже хотелось получше разглядеть едущих через пойму, по дороге на кручу, печенегов.
— Спокойно, други, — проговорил воевода Радко, оглаживая бороду и приосаниваясь. — Если каган послал своих людей, половину дела мы уже сделали.
Вольга, упираясь пятками в неровности, чтобы не съехать с вала, вжался спиной в крутой откос. В спину что-то больно давило: или сухой ком земли, или старое корневище, но до того ли было? Он неотрывно смотрел, как печенеги проехали через пойму, как стали пропадать, скрываясь под кручей: сначала ноги коней, потом конские животы и колени всадников, потом конские головы, а туловища людей едва заметно качались над срезом земли. Потом словно неведомая сила, чуть-чуть раскачивая с бока на бок, стала вдавливать эти обрубки печенегов в твердую землю. Вот уже над травой видны лишь несуразно длинные головы в высоких меховых шапках, но скоро и они пропали, а над урезом кручи лишь копья раскачивались. Где-то далеко, возле торга, вскрикнуло грудное дитя, а из-за крутого спуска к реке доносился слабый стук копыт вражеских коней.
Ознакомительная версия.
