— Я вижу, государь, — сказал он, — у вас добрые вести?
— Превосходные, друг, превосходные… Я вернулся к жизни… дышу полной грудью…
— Тогда, государь, — сказал Ла Шатеньере, — поскольку вы так счастливы, Вашему Величеству следовало бы по этому случаю излить это счастье на других.
— Что ты имеешь в виду?
— Государь, я имею в виду, что некий человек имеет к вам прошение, но не смеет обратиться. Если дозволите, я буду говорить за него.
— Говори! — сказал король и бросился в кресло.
— Помнит ли Ваше Величество, что обещали однажды трем своим дворянам?
— По какому поводу?
— По поводу ее светлости герцогини де Фонтенбло.
Ла Шатеньере произнес эти слова самым непринужденным и равнодушным тоном. На самом деле он знал, какое действие они окажут на Франциска I.
— Помню! — отрывисто произнес король.
— Тогда я спрошу Ваше Величество, остались ли вы при тех же намерениях. Я напомню: король тогда желал сочетать браком юную герцогиню с одним из своих фаворитов.
В первую секунду Франциск I подумал, не сошел ли Ла Шатеньере с ума. Придворный был так хорошо осведомлен о любви короля, что тот даже не стеснялся думать при нем вслух и считал его своим конфидентом.
Ла Шатеньере с крайним вниманием наблюдал за ходом мысли короля.
— Государь, — продолжил он с улыбкой, — прежде всего, замечу Вашему Величеству, что я говорю не за себя, а за одного из своих друзей…
— Д’Эссе?
— Я не сказал, что это он.
— Стало быть, за Сансака?
— И этого я не сказал. Но позвольте мне закончить, государь. Естественно, этот друг не в неведении о чувствах, которыми Ваше Величество изволили почтить молодую герцогиню.
— Что же, твой друг испытывает желание прогуляться в Бастилию?
— Нет, государь, мой друг испытывает желание дать королю доказательство своей совершенной преданности.
— Говори ясней, черт тебя дери!
— Да ведь и дело непростое, государь. Если бы речь шла обо мне, я бы, конечно, ничего не стал говорить. Итак: говоря честно и откровенно, мой друг открыл мне сердце. Он дал мне понять, что намерен принять звание супруга, не домогаясь супружеских прав. Ваше Величество улыбается — стало быть, вы начинаете понимать… Ясно, государь, что вскоре молодой герцогине понадобится защитник. Она должна быть выше подозрений! Вослед ей не должно быть улыбок. А кто может вбить клевету в глотки сплетникам, кто может стереть улыбки с уст, как не человек, которому это право даст звание супруга, подкрепленное доброй и прочной шпагой?
Король задумался на несколько минут и наконец сказал:
— Ты прав.
Ла Шатеньере весь затрясся от радости.
— Что мне передать другу? — спросил он.
— Передай, что королю приятно иметь такого друга, как он, что его преданность будет вознаграждена сторицей. Теперь скажи: фамилия твоего друга — Ла Шатеньере?
Фаворит глубоко поклонился. Король дружески похлопал его по плечу:
— Скажи ему, что я доволен им. Месяца не пройдет, как он получит титул герцога де Фонтенбло.
Чтобы скрыть сиявшую в глазах радость, Ла Шатеньере опять поклонился, согнувшись чуть не до земли, а король с презрительной улыбкой думал:
«На, на косточку!»
Ла Шатеньере, сияя, вышел от короля. В передней он встретил капитана гвардии Монтгомери, который взял его за руку и сказал:
— Думаю, дорогой друг, нам надобно поговорить об очень важных и срочных делах.
Помимо прочих своих достоинств Монтгомери в совершенстве владел одной наукой, которую продвинул ее до предела своих возможностей: наукой подслушивать у дверей.
Разговор короля с Ла Шатеньере он тоже слышал.
— О каких же? — спросил королевский любимец.
— О вашей женитьбе на герцогине де Фонтенбло, — без всякого стеснения ответил капитан.
Ла Шатеньре посмотрел Монтгомери прямо в глаза.
— Черт возьми, вы недурно осведомлены! — сказал он. — Право, молодец.
— Что ж такого? Каждый старается как может. Мне надобно знать, что делается при дворе, я и стараюсь узнать как можно больше.
— Да, но дело о моей женитьбе решилось только что, да она еще и не наверняка состоится.
— Отойдемте подальше, там поговорим. Здесь есть и еще любопытные уши… кроме моих.
И верно: по передней прогуливался один из дворян свиты Дианы де Пуатье — Ги де Шабо де Жарнак — и явно любопытствовал, о чем говорят между собой Ла Шатеньере с Монтгомери.
Ла Шатеньере сообразил: капитан гвардии нынче в большой милости. Поэтому он принял руку, предложенную Монтгомери, и так, под ручку, они спустились в парадный двор.
— Теперь поговорим, — сказал Монтгомери. — Вы сказали, дорогой друг, что ваш брак с герцогиней де Фонтенбло еще не наверняка состоится. Вы совершенно правы.
— Так-так! Вы, должно быть, что-то знаете? Есть какое-то препятствие?
— Помните одного парижского вора по имени Манфред?
— Манфред! — воскликнул Ла Шатеньере, побледнев от ярости. — Вы же говорили королю, что он уехал из Фонтенбло!
— Так оно и есть, но неужели вы думаете, что этот человек так легко откажется от любимой женщины? Кажется, он не раз доказывал, что его храбрости и дерзости вам стоит опасаться.
— Что правда, то правда.
— К этому я и клоню. Кажется, я могу решительно утверждать, что скоро Манфред будет опять в Фонтенбло.
— Знать бы только, где у него логово!
— И на этот счет я могу вас просветить. Знаете ли трактир «Великий Карл»?
— На Дровяной улице?
— Именно там. Так вот, дорогой друг: ступайте к «Великому Карлу», попытайтесь осторожненько, незаметно там переспрашивать, посмотреть, послушать — и вы, полагаю, скоро получите известия о том, кто вам нужен.
— Клянусь дьяволом, — сказал Ла Шатеньере, — вы настоящий друг! Я даже выразить не могу, как ненавижу этого человека; он дважды меня унизил, и если когда-нибудь он и впрямь окажется у меня на шпаге, моя благодарность за мной не станет…
— А мне она очень пригодится, дорогой мой. Я уже говорил вам: мы друг другу нужны. Вас при короле было трое. Теперь остались только вы да Эссе: Сансак куда-то пропал. Если бы я занял его место…
— Я вас понял.
— Что для этого нужно? Вовремя ввернуть удачное словечко…
— Положитесь на меня.
— И вы можете положиться на мою дружбу.
Они пожали друг другу руки и разошлись.
* * *
Какой мотив двигал Монтгомери, когда он посылал Ла Шатеньере в трактир «Великий Карл»? Он просто надеялся, что такой рубака, как Ла Шатеньере, повстречается там с Трибуле.
А на шута королевский любимец был зол еще больше, чем на вора. У них была старая вражда, и Монтгомери подумал: «Если Ла Шатеньере встретит Трибуле, старик, может быть, в живых и не останется».
