Ничего не помогало. Сетепенра бредила, затем впала в бессознательное состояние. Пять дней спустя она умерла.
Анкесенамон выплакала все слезы.
— Но когда же это закончится?! — восклицала она. — Когда?
Сати, потрясенная и задумчивая, смотрела на нее.
Траур. Бальзамировщики. Саркофаг. Похоронная процессия. Плакальщицы. Поездка в место захоронения Маат. Гробница, жрецы, чтение молитв, погребальное имущество…
После всего этого надо было лечить уже царицу, так как ее охватила меланхолия.
Вечером Анкесенамон удалилась в свою спальню с верным львом, который растянулся у ложа. У нее болела вывихнутая лодыжка, и она направилась к Сати попросить мазь, которую кормилица хранила в одном из своих сундучков.
При ее входе та, склонившись над сундучком, что-то быстро спрятала под тканью, очевидно, дощечку для письма.
— Что ты прячешь?
— Ничего, госпожа, ничего.
— Над чем ты тогда наклонилась?
— Я рассматривала сундучок…
Анкесенамон подошла ближе и, отодвинув руку кормилицы и ткань, обнаружила деревянную дощечку для письма, покрытую белой эмалью с выгравированными на ней черными цифрами. Она взяла ее в руки, рассмотрела при свете ламп и ничего не поняла.
— Что это такое?
Через мгновение Сати, смутившись, ответила:
— Расчетная таблица.
Анкесенамон внимательно рассмотрела дощечку и увидела там столбики цифр.
Все это не имело никакого смысла. Анкесенамон не знала математики, но беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что цифры не были расположены последовательно ни в одном, ни в другом столбце. Кроме того, она сомневалась, что Сати увлекалась расчетами на досуге.
— Что это за дощечка? — повторила она вопрос.
Сати вздохнула.
— Магический способ узнать судьбу.
— Узнать судьбу? Как?
— Надо знать дату рождения человека и имя, которое он получил при рождении. Затем подсчитываем количество лунных месяцев, которые он прожил, и количество дней, оставшихся до конца текущего лунного месяца. Если первая цифра в количестве месяцев, которые он прожил, оказывается среди цифр в верхнем столбце, он будет жить. Если она среди цифр в нижней части, он умрет. Если количество дней, которые остаются в лунном месяце, фигурирует вверху, этот человек будет жить. Если внизу, он умрет.[29]
Анкесенамон нахмурила брови.
— Для кого ты сделала эти расчеты? — спросила она.
— Ни для кого.
— Для меня?
— Нет, госпожа, я тебе в этом клянусь.
— Для кого тогда?
Сати подняла на нее опечаленный, но упрямый взгляд. Охваченная неистовой тревогой, Анкесенамон стала трясти опустившуюся на корточки кормилицу.
— Ответь мне! Я не уйду из этой комнаты, пока ты мне не ответишь!
Сати закрыла лицо руками.
— Я их сделала для мужчины, — сказала она наконец.
Анкесенамон отступила.
— Какого мужчины?
Сати покачала головой.
— Для мужчины.
Почему она отказывалась отвечать? Очевидно, это означало, что мужчина был важным человеком.
— Это мужчина, — упорствовала она.
— Царь? — выговорила Анкесенамон подавленно.
Сати поднялась с таким трудом, как будто ей было сто лет, и скрестила руки на груди.
— Царь? — повторила Анкесенамон, словно спрашивая саму себя.
Реакция Сати указывала на то, что это был действительно он.
Женщины посмотрели друг на друга. Выражение лица кормилицы было таким мрачным, что Анкесенамон бросилась к ней и схватила за руку, в ее глазах застыл немой вопрос. В красноватом свете ламп лицо Сати напоминало лицо статуи богини ночи. Анкесенамон пронзила дрожь.
— Он тоже?
Она вспомнила проклятую повязку и явившуюся кормилице ее мать.
— Сколько дней? — спросила она хрипло.
— Двадцать один.
Анкесенамон прислонилась к стене. Три недели.
— Я умру, — прошептала она.
— Нет, не ты. Кобры тебя защищают.
— Чем так жить, лучше умереть.
— И знание — тяжкий груз.
— Ты не могла ошибиться? — спросила Анкесенамон, снова беря в руки дощечку для письма.
— Он прожил пятьсот семьдесят лунных месяцев. Пять — в нижней части. И ему остается двадцать один день до конца текущего месяца.
— Но, может быть, это не для него?
— Какой еще есть стражник царства? Он единственный. Это на него указывала царица. Неужели ты думаешь, что ради какого-нибудь чиновника она явилась бы сюда?
«Как я смогу теперь посмотреть ему в лицо?» — думала Анкесенамон. Она попросила у Сати мазь и натерла себе лодыжку. Но это не принесло пользы: она почувствовала облегчение в лодыжке, но сон ушел.
Во дворце началась большая суматоха по случаю предстоящего визита в Фивы иностранного принца, преемника Азиру, царя аморитов. Этот царь был известен со времен Эхнатона своей трагической судьбой. Он оспаривал власть царства в Азии и начал с того, что объявил войну царю Библоса, Рибадди, союзнику Двух Земель. Затем он присоединился к бедуинам-грабителям, которые даже попытались напасть на Мемфис. Когда армия царя Двух Земель усмирила Азиру, его вынуждены были отправить в Фивы, где держали в качестве заложника. Так как он неистово бунтовал и угрожал своим тиранам, Хоремхеб велел выколоть ему глаза. Наконец Ай, посчитав, что он больше не представлял опасности, отослал пленника в его царство песков, где тот умер.
Больше известий об аморитах не было. И вот принц, представившийся наследником Азиру, сам явился просить милости у царя.
Но был ли он на самом деле преемником Азиру? У этих людей было многочисленное потомство, и достаточно трудно было установить, кто является наследником и обладает ли он достаточной силой, чтобы требовать корону своего народа. Не подписывать же договор с первым явившимся претендентом!
Он отправился к Маху, Хумосу и, очевидно, Пентью, чтобы те помогли установить законность его притязаний, что, впрочем, могло быть подтверждено пышностью, с которой его приняли бы, и подарками, сделанными ему, а также союзным договором.
Утром Пентью предоставил царю наиболее свежую информацию, собранную агентами в Азии. Начальник дипломатического ведомства был вызван в отдельный кабинет царя, находящийся на этаже, и поднимался за ним по лестнице в зал аудиенций, где должен был встретиться с Усермоном и Тхуту.
— У нас сложилось мнение, — говорил Пентью, следуя за царем, согласно протоколу, отставая на одну ступеньку, — что амориты всегда поддерживают союзнические отношения с бедуинами и делят с ними награбленное…
