Таким образом, шотландец уклонился от прямого ответа, но зато сам воспользовался случаем, чтобы обратиться к своему лорду с просьбой, которая чрезвычайно удивила Коллингвуда.
— Милорд, — сказал Мак-Грегор, — у меня к вам есть очень большая просьба.
— Заранее исполню ее, если только смогу. В чем дело?
— Позвольте вас просить, милорд, чтобы секрет всего этого устройства знали только вы да я.
— Вижу, вижу, куда ты клонишь. Ты терпеть не можешь моего секретаря.
— Видите ли, милорд, ваш секретарь у нас в доме недавно, а Мак-Грегоры пятьсот лет служат герцогам Эксмутским, и я смотрю на себя, как на вашу собственность, на вашу вещь. Для меня нет ни короля, ни отечества; для меня существует только герцог Эксмут, как для собаки ее хозяин.
— Я это знаю, мой честный Мак-Грегор, — сказал герцог, растроганный такой преданностью.
— Я не стану вам говорить, что ненавижу вашего секретаря и что он кажется мне подозрительным. Я вам скажу только, что ведь он не более как наемный секретарь и не вечно будет служить у вас. Сегодня он, завтра кто-нибудь другой. Что же будет, если каждому секретарю вы будете сообщать тайну отеля? Тайна только тогда тайна, когда она известна одному человеку и уж самое большое двум; если же она известна троим или четверым, то перестает быть тайной.
— С этой точки зрения я нахожу, что ты совершенно прав, — сказал лорд после минутного размышления. — Даю тебе слово, что маркиз де Тревьер не узнает ничего о тайных приспособлениях в отеле.
Мак-Грегор возненавидел де Тревьера с первого же дня его поступления на службу к Коллингвуду. Причин для ненависти было много. Во-первых, Мак-Грегор ревновал адмирала к молодому секретарю. Во-вторых, ему порой казалось, что Фредерик кидает на лорда взгляды, исполненные ненависти. Наконец, однажды ночью шотландцу удалось подсмотреть, как молодой человек с улыбкой смотрел на страдания адмирала. Все это заставило Мак-Грегора предположить, что Фредерик де Тревьер поступил к Коллингвуду неспроста, что он — шпион, действующий либо по собственному расчету, либо подосланный другими. Во всяком случае, его господину грозила опасность.
Сначала он хотел рассказать все адмиралу, но потом раздумал, решив собрать побольше данных для изобличения коварного секретаря.
С этого времени Мак-Грегор сделался второй тенью Фредерика де Тревьера, следя за его взглядами и жестами и истолковывая их по-своему. Частые отлучки секретаря по приезде в Лондон возбудили его подозрение. Шотландец заметил, что молодой человек знает столицу Англии как свои пять пальцев, хотя адмиралу говорил, будто ни разу в жизни в ней не был.
Однако, несмотря на свою бдительность, Мак-Грегор до сих пор еще не открыл ничего определенного.
Теперь понятно, почему шотландец взглянул с такой ненавистью на секретаря, когда тот велел ему уйти из библиотеки. Отношения между ними обоими были крайне натянутые, хотя Фредерик Биорн и не подозревал ничего об этом.
Молодой человек едва успел обменяться с Надодом несколькими банальными фразами, как вошел лорд Коллингвуд, к великому удовольствию обоих собеседников, не знавших, о чем им говорить и как себя держать друг с другом.
Фредерик де Тревьер вышел из библиотеки, и адмирал остался с Надодом наедине.
— Извините, что я заставил вас ждать, — сказал Коллингвуд. — Заседание палаты было очень бурное и затянулось… Мой секретарь говорил вам, какой у нас вышел досадный случай?
— У вас нет наличных денег? — перебил его с тревогой в голосе Надод.
— Извините, Надод, — возразил удивленный адмирал, — деньги здесь, вся сумма полностью.
И он указал ему на небольшую шкатулку черного дерева с перламутровой инкрустацией. Надод перевел дух.
— Так за чем же дело стало? — спросил он.
— Вот прочитайте, — ответил Коллингвуд, подавая ему письмо Пеггама.
Надод взял письмо и, прочитав его, побледнел… На лбу у него выступил холодный пот. Итак, все мечты его разлетелись прахом!..
Когда он поднял голову, то заметил, что Коллингвуд с любопытством глядит на него. Действительно, волнение бандита удивило адмирала.
Чтобы хотя немного оправиться, Надод стал перечитывать письмо Пеггама и вдруг ударил себя по лбу.
— Это письмо подложное! — вскричал он с обычной самоуверенностью. — Подпись сделана не рукой главы братства «Морских разбойников».
— Вы вполне уверены в этом? — спросил лорд Коллингвуд.
— Совершенно уверен! Это подделка и даже очень грубая.
— Боюсь, что вы ошибаетесь. Письмо, правда, написано на клочке бумаги, очевидно, наскоро, быть может, даже в темноте, но нет никаких данных для того, чтоб утверждать, что оно подложное.
— Поверьте, ото чей-нибудь фокус. Ну посудите сами: какая опасность может грозить вам оттого, что вы передадите эти деньги мне? Не все ли равно, через чьи руки пройдут они в кассу братства — через мои или через самого Пеггама?
— Это верно, но так как тут есть какое-то сомнение, я и воздержусь до поры, до времени.
— Стало быть, вы отказываетесь заплатить сто тысяч фунтов стерлингов? — гневно спросил Надод, вставая и выпрямляясь во весь рост.
— Не отказываюсь, а только откладываю уплату впредь до полного разъяснения дела. Впрочем, ждать придется недолго. Пеггам обещал явиться сюда сам через час после вашего прихода. Прошло уже больше часа, и ему давно пора быть здесь.
— Вот вам и доказательство, что все это вздор и что Пеггам не придет. Выслушайте меня внимательно, Коллингвуд, и вы увидите, в какое положение вы себя поставите, если не заплатите мне денег. Я уверен, что вашей гибели желает какой-нибудь ваш тайный враг, который, конечно, и написал это письмо.
— Объяснитесь. Я буду очень рад, если это дело выяснится.
— Сумма, которую я уполномочен от вас получить, имеет очень важное значение для «Морских разбойников». Я непременно должен иметь ее в руках, прежде чем взойдет солнце. Если я ее не получу, то братство, конечно, обойдется и без нее, но вам оно за это страшно отомстит.
— Я вас не понимаю.
— Удивляюсь, как вы этого не понимаете! Чтобы вас наказать, нам стоит только переслать в Адмиралтейство кое-какие бумаги, которые докажут, что «Морские разбойники» действуют иногда по указаниям некоторых пэров Англии…
— Негодяй!.. Ты смеешь!..
— Слушайте, Коллингвуд, давайте играть в открытую. Это будет выгодно и для вас, и для меня. Впрочем, для вас даже выгоднее, чем для меня.
— Говори.
— Во-первых, я бы вас попросил не говорить мне «ты». Такое обращение означает или известную близость между людьми, или презрение. В близких отношениях с лордом Эксмутом я не имею чести состоять, хотя мы и убивали вместе, а презрение переносить я тоже ни от кого не желаю. Поэтому, встречая ваше презрение, я буду платить вам тем же.
