На этой высокой ноте генерал выдохся, словно из него выпустили пар. Глаза его гневно сверкнули, лицо, словно мелом, покрылось бледностью. Он замолчал. Силы его после потрясения ещё не восстановились.
Как и накануне, генерала проводили в отведённую им с Пряхиным комнату рядом со спальней баронессы. Фрау Мозель приготовила тут две постели — одну на диване, другую на внесённой сюда раскладной кровати. Эту меньшую постель облюбовал Пряхин. Сегодня он подвинул кровать ближе к двери, которую оставил приоткрытой.
— Вам тут будет удобно, — говорила Кейда, осматривая все предметы обстановки.
Пряхин, уже успевший снять китель, взял Кейду за руку.
— Ночью вы тоже… не закрывайтесь.
— Я… Почему? — удивилась Кейда.
— Мало ли что… Анчар придёт ко мне, разбудит.
Она продолжала стоять возле Пряхина, виновато и ласково смотрела ему в глаза, чуть заметно улыбалась. Впервые за время их пребывания в Германии она видела его не в чужой, опостылевшей ей форме, а в шёлковой рубашке, — такой он вдруг снова превратился из Пауля Вебера в того старшего лейтенанта, её командира, и даже в того, будто бы не совсем ещё взрослого парня, которого она осматривала в медчасти эскадрильи. Он тогда стеснялся её и краснел, уверял, что здоров, — лишь бы она прекратила свой осмотр и свои вопросы.
— Спокойной ночи! Я пошла.
И, войдя к себе, не зажгла свет и, как всегда, не закрыла окно, а быстро разделась и нырнула под одеяло.
Она и сейчас, засыпая, думала о Пряхине, корила себя за то, что в хлопотах и тревогах новой жизни совсем позабыла о нём, бросила его на произвол судьбы, не принимала мер к его безопасности…
Настя и зимой спала при раскрытых окнах, теперь же, в середине марта, она распахивала настежь среднее окно, и воздух, сдобренный запахом пробуждающихся виноградных почек и влажной прохладой Боденского озера, заполнял её спальню, щекоча ноздри и слегка кружа голову.
Спала она крепко, чаще всего без сновидений, как спят здоровые, набегавшиеся в играх дети.
И эта ночь с вечера казалась безмятежной, но вот ей почудилось, что кто–то стаскивает с неё одеяло. Открыла глаза. Над самым ухом слышалось сопение пса, в ночи жёлтыми огоньками горели его глаза.
Тихо, почти шепотом выдохнула:
— Ты чего, Анчар?
Он резко потянул с неё одеяло — «вставай!» И она поднялась, пошла за ним к двери. Они разбудили Пряхина.
— Настя! Ты?
Она стояла перед ним в белой рубашке, как привидение. Он поднялся. Тёплый дух его тела обволакивал Настю. Она, опьянённая, склонилась к нему, и он мягко, ласково обнял девушку. Это была минута, когда весь мир для них перестал существовать… Она сладко зарылась лицом на его груди. Тихо заскулил пёс, потащил их обратно в Настину спальню. И там он, прижавшись животом к полу, пополз к растворённому окну и поднял морду к подоконнику. По стене к окну с другой стороны стал приближаться Пряхин. Краем глаза увидел стоявших на земле с задранными кверху лицами двух мужчин. Хорошенько присмотревшись, заметил прикреплённую к карнизу второго этажа веревочную лестницу и на ней — третьего человека. Пряхин стремительно схватил Настю за руку, втолкнул в комнату, где спал генерал. Через несколько секунд фон Линц, Пряхин и Кейда, вооружённые пистолетами, заняли свои места в засаде в спальне баронессы.
Над подоконником показались голова непрошенного гостя, плечи, а затем и рука с пистолетом. Пряхин, стоявший за портьерой, ударил незнакомца рукоятью парабеллума по голове, одновременно схватив его за руку с пистолетом, и бросил на ковёр. Генерал рванул на себе рубашку, связал ему руки, затем спеленал рот. Стоявшие на земле под окном, видимо, решив, что первый уже у цели, последовали за ним. Пряхин и фон Линц одного за другим приняли и их в свои объятья.
Ещё не веря, что с ними произошло, все они, лёжа на полу, ошалело таращили глаза, словно загипнотизированные. Фон Линц обезоружил их. Связав пленным руки, он приступил к допросу. Все трое плохо говорили по–немецки.
— Легионеры, значит? Швейцарцы? Ну–ну. Теперь выкладывайте, кто вас нанял и за какие деньги.
Легионеры молчали.
— Будете запираться — сдам в полицию, а расскажете всё начистоту — отпущу с миром.
Генерал стал звонить в полицейское управление, а Кейда, справедливо полагая, что её роль в драматическом эпизоде окончена, пошла в свободную комнату.
Измученная тревогой последних событий, она прилегла на диван, Нервное напряжение спадало. Она даже не пыталась представить, что произойдёт дальше и незаметно задремала. Сколько времени прошло, когда Кейда почувствовала, что Анчар потянул с неё одеяло, она не знала. Вскочив, как ужаленная, она кинулась к окну, но там… солнечный весенний день сиял над холмами. И на том месте, где вчера стояли ночные визитеры, усердно подметал дорожку дворник.
— Госпожа, — тихо позвала её фрау Мозель, — к вам гость.
Кейда подошла к зеркалу, поправила волосы, накинула на плечи халатик и хотела было сказать: «Сейчас приду», но гость уже стоял в дверях. Это был Роберт. В бежевых, красиво сшитых брюках, светлой рубашке с короткими рукавами, — улыбчивый, спортивный, счастливый.
Не поздоровавшись, сказал на русский манер:
— Сударыня, одевайтесь. У нас мало времени.
Он был спокоен и продолжал улыбаться.
— Генерал фон Линц и Пауль Вебер арестованы. С часу на час придут за вами.
— За мной? С какой стати?
— Вы убили человека, а это по законам военного времени…
— Я?.. Убила?!
— Да, убили. Своей маленькой очаровательной ручкой. Удар по голове оказался смертельным. Несчастный испустил дух, едва его привезли в участок. Последними его словами были: «Она… баронесса ударила». Так что поторопитесь. Я увезу вас в безопасное место.
Кейда ничего не понимала в происходящем. Что всё это значит? Но она молчала. Смущала синхронность ночного эпизода и появления вслед за ним Роберта. И всё–таки она покорно шла за Робертом, потому что никакой другой линии поведения в этих обстоятельствах для себя не видела.
Когда они подошли к длинному роскошному автомобилю, ей на грудь вскинул передние лапы Анчар и жалобно заскулил. В глазах его стояли слезы.
— Собаку не возьмём, — сказал Роберт, — прощайтесь с ней,
— Нет! — отрезала Кейда. — Анчар будет со мной, всегда со мной! — Она обхватила голову пса, прижала её к груди. Роберт нетерпеливо махнул рукой:
— A-а, ладно!..
Ехали знакомой дорогой, вьющейся по берегу Боденского озера, По обочине мелькали знаки с названием швейцарских деревень, посёлков, городков.
— Вам не интересно знать, куда и зачем мы едем?
