интриги: все ходы были намечены и проработаны заранее. Хорошо удается лишь тщательно подготовленная импровизация: когда дело идет о королях и королевствах, глупо пускать дело на самотек. Поэтому следует еще несколько совершенно случайных и, естественно, мимолетных встреч, ценных самим своим фактом и тем, что они фиксируются подсознанием как своего рода привычка.
А тем временем, пока король пребывает в меланхолии, которая лишь изредка рассеивается мимолетно от встреч с прекрасной незнакомкой, сия дама с почтением пишет королевскому камердинеру: «Благодарю Вас, любезный Бридж, за все попечения, которые Вы обо мне прилагаете. Место, занимаемое Вами при дворе, доставляет Вам много способов делать мне услуги, и я полагаюсь совершенно на нежную дружбу, Вами мне обещанную. Король вчера видел меня и удостоил своего внимания, когда я мимо него проходила: он приметил мое смущение, но не проник внутренности моей столь глубоко, как Вы, и не знаю, буду ли в том счастлива. Он беспрестанно окружен красавицами, однако же ни в одной из них не сыщет равного моему сердца: ах! для чего он его не знает!»
Вскоре в новых письмах – уже к иным, но столь же близким ей адресатам – опять звучат мотивы разочарований и неуверенности: «Что говорит король, поминает ли меня в своих разговорах? Не желает ли меня видеть?.. Увы, я начинаю чувствовать, что честолюбие есть величайшее наказание, наипаче в сердце женского пола». Но тут же – нежелание смириться с судьбой и возможным поражением: «Я почти готова о своем дурачестве (это, когда она, обрядясь Дианой, привлекла внимание Людовика. – Примеч. авт.), но не в силах еще в том раскаяться… Я хочу испросить у Вас совета о новом покушении, которое мне на ум пришло…»
Новое покушение было просто – камердинер короля привел ее в Версаль, и вскоре она его покорила.
«Его» – имеется в виду и король, и Версаль. Она поселена во дворце (т. е. в Версале) и признана официальной фавориткой короля (титул со времен Людовика XIV ценившийся высоко и много значивший). К ней прикреплен целый штат фрейлин из дам и девиц благородного происхождения, которые почитают за счастье прислуживать вчерашней выскочке, выполнять ее малейшие капризы и прихоти.
Муж Антуанетты, безумно любивший жену, попробовал было возражать на подобное бесцеремонное похищение своего сокровища. Но взаимоотношения с рогоносцами венценосцы во Франции отработали уже давно: для начала супругу пригрозили Бастилией, и он сник. Затем – после кнута, увидя, что дрессура удается хорошо, ему кинули пряник: успокоенному и смирившемуся ему дали доходное место. И он уже не возражал против окончательной потери жены – Антуанетта без излишних сложностей получила развод.
Бывшая же его жена получила от короля титул маркизы де Помпадур, звучный титул одной угасшей фамилии. Тем самым как бы подчеркивалось, что данная пассия – не выскочка, а прямая наследница и продолжательница дел и достоинств древнего рода.
Так началось царствование маркизы. Отныне, по сути дела, не король, а она будет управлять Францией на протяжении двух десятилетий.
Поначалу она взяла под свой контроль и покровительство изящные искусства, науку, литературу. Она созвала вокруг себя самых отличных артистов, которых любила и которым протежировала. Она, чувствуя характер короля, который не любил спокойных отдохновений будуара, но жаждал шумных развлечений и наслаждений, развлекала его музыкой, искусствами, театром, в постановках которого сама любила принимать участие, веря (и не без причин) в свой сценический талант – каждый раз в новом обличье, каждый раз по-новому прекрасная и желанная.
Почти сразу же накладывает она свою изящную, но тяжелую ручку и на государственные дела. Поначалу под ее пристальное внимание попадают финансы и замещение высших должностей, затем – и все остальное, все вопросы внутренней и внешней политики, все мелочи государственной жизни и державного устройства.
Уже вскоре маркиза делается всемогущей. В апреле 1747 года она уже со спокойной уверенностью отписывает голландскому посланнику: «Не ко мне, но к министру, долженствовали бы Ваше Превосходительство приносить свои жалобы. Однако я Вас благодарю за Вашу ко мне доверенность и постараюсь оной соделаться достойной…
Вы ныне приносите свои жалобы, что храбрый Мориц вступил в Ваши земли и берет ваши города. Сей поступок кажется мне справедливым и нужным: вас убеждали быть беспристрастными; вы на то не согласились; следственно вас принудить должно, а нас в сем извините».
Эта же сила и государственная мудрость чувствуется и в письме к генерал-лейтенанту Шеверту от следующего, 1748 года: «Я исходатайствовала для Вас, государь мой, губернию, которой Вы желали, что произвело довольно роптания между Вашими соперниками; я о Вас получила великое мнение от того, что маршал де Сакс (т. е. принц Морис Саксонский. – Примеч. авт.) говорил мне о Вас, как о наилучшем начальнике во всем войске. Противополагали, что Вы только счастливый воин и человек незнаменитого рода. Сие соделывает Вас достойнейшим почтения: достоинство Ваше есть личное, а у других оно заемное (как у самой Маркизы. Рыбак рыбака… – Примеч. авт.). Я всегда себе буду поставлять должностью служить Вам и тем, кои подобны Вам. Из сего увидят, что женщина, которую столько порицают отвращением и несправедливостью, умеет почитать достоинство и добродетель. Прежде отъезда Вашего приезжайте поблагодарить короля; я Вас также с удовольствием увижу, но с уговором, чтобы Вы меня не благодарили».
Маркиза де Помпадур. Художник Ф. Буше
В этом письме – помимо державности – проскальзывают, как мы только что сейчас отмечали, и обычные человеческие слабости. И хотя маркиза пытается завуалировать причины, перевернуть их с ног на голову и показаться в тоге эпического спокойствия, все же ясно, что она не в ладах с высшим светом. Естественно, не потому, что она – пассия короля, а потому, что монарх взял себе подругу не из знати, а так, откуда-то снизу и боку. Отсюда неприятие света маркизы и ее ответное чувство, которые обоюдно внешне сокрыты. О ней судачат втихоря, она высказывается или в частных письмах, или меланхолической скукой, которая разлита в ее взоре, когда она озирает придворную жизнь.
Свет отрывался от жизни, маркиза же, как реальный политик, не могла себе этого позволить, как и не могла (да и не хотела) не сделать определенный вывод о своем окружении и об окружении своего короля: «Я одна посреди ненавидящих меня вельмож, которых презираю. Что ж принадлежит до большей
