Гвлим смотрел бесстрастно, его не тревожила ни печаль, ни жалость, ни страх. Как и он, все они были орудиями богов. Победа или поражение никогда не имели значения. Важно было то, что имя и деяния Боудикки останутся в веках. Прежде чем она выпила остатки яда, Боудикка позвала его к себе. — Когда это будет сделано, отвези нас туда, где они никогда нас не найдут. Похорони нас глубоко. Если я не смогу победить римлян при жизни, я одолею их после смерти. — Она поднесла флакон к губам и выпила, затем подняла руки, чтобы в последний раз прикоснуться к щекам каждой из дочерей. — Прощай, — сказала она. — Мы снова встретимся в Потустороннем мире. Жизнь там будет лучше.
Солнце низко опустилось к западному горизонту, когда Валерий позволил своей лошади осторожно пробираться сквозь мертвых. Он не знал, сколько их, но знал только то, что человек может пройти от вершины до подножия склона и с востока на запад через долину, ни разу не ступив ногой на землю.
Он ехал как слепой, воспоминание об одном лице привязывало его к реальности. Его чувства уже давно были перегружены видами, звуками и запахами бойни в масштабах, превосходящих воображение тех, кто не был свидетелем этого. Призрачные миазмы висели над полем битвы, как низкий, тонкий туман, и ему казалось, что он чувствует вкус смерти на своем языке и чувствует, как она забивает его легкие.
Бойня продолжалась весь тот долгий жаркий день, и жажда мести Паулина оказалась такой же неутолимой, как и у Боудикки. Когда его офицеры сообщили, что их люди больше не могут продолжать убивать, потому что им не хватает сил, чтобы владеть своими мечами, он ответил: «Пусть они используют свои кинжалы». И когда последний кельтский воин истекал кровью рядом со своими товарищами, а измученные легионеры с благодарностью легли отдыхать среди своих жертв, он выскочил из своей палатки и указал на тысячи женщин и детей, съежившихся там, где их окружила кавалерия. Вскоре снова начались крики.
Валерий осознал тщетность своих поисков, когда добрался до тысяч брошенных повозок и экипажей, содержимое которых было разбросано вокруг них в результате безумного мародерства вспомогательной кавалерией. Но что-то, даже более сильное, чем осознание того, что от исхода зависит его собственное здравомыслие, удерживало его в седле.
Уже почти стемнело, когда он узнал длинные каштановые волосы, развевающиеся, как упавшее знамя, под опрокинутой повозкой с волами. Ему показалось, что в далеке он слышит крик охотящейся совы.
Конец первой книги
