— Вы знаете свою задачу? — спросил Леннан Отто Скорцени.
— Yes!
— Прекрасный английский, — сказал Леннан. И добавил: — Случайно, я повторяю, вы случайно не завербованы уже этим, как его, Черчиллем?
— Нет.
— Но английский на всякий случай выучили.
— Я выучил и иврит.
— То есть, несмотря ни на что, вы готовы помогать и евреям? Может, вы уже завербованы Моссадом?
— Разрешите, я не буду отвечать на этот вопрос?
— Хорошо. Не будем сейчас отвлекаться. Ваша задача…
— Подготовить планер, — перебил вождя Отто.
— Не перебивайте, пожалуйста, — сказал Леннан. И добавил: — Да, именно так, вы должны подготовить планер. Только ведь сам планер не полетит. Верно? Верно. Я хоть и хочу, как голубь мира свалить отсюда в случае чего, но без современного легкого самолета нам не обойтись.
— Но ведь у вас есть самолет, — сказал Скорцени. В чем проблема?
— Проблем две, — сказал Леннан и, вынув пачку Мальборо, предложил закурить Отто.
— Спасибо, я курю трубку.
— Трубку? Разве? Не знал. Ну набейте этими сигаретами свою трубку. Я сам так всегда делаю.
Они задымили двумя трубками. Только у одного трубка была из редкого слона, а у другого из Аргентинской секвойи.
— Итак, первая сложность в том, что я полечу в планере, а вы, соответственно в самолете. Как вы понимаете, опасность тут в том, что планер будет лететь и лететь, а самолет, как только кончится горючее, разобьется. Вы утонете. Ну, как все. Вы можете радоваться, что утонете позже других. Печально, но других вариантов в этой ситуации нет. Во-вторых, самолет не заправишь бензином. В этой ситуации бензин бы долго не сохранился. Как понимаете, весь бензин партизаны Щорса извели в огнеметах.
— Эти ребята использовали все, что горит, — сказал Скорцени.
— Вы правы. Ох, уж эти мне партизаны! Никак не могут закончить свой поход. Поэтому самолет, который подарил мне сын Кеннеди, переоборудован на другое горючее. Точнее, на другую энергию.
— Он, что, на Плутонии двести десять?
— Да, — вождь налил две рюмки темной Текилы. — Не бойтесь.
— Да уж чего тут бояться, — Скорцени откинулся на спинку барного стула и чуть не упал. Стул закачался, но Леннан поддержал его за блестящую металлическую ручку. Откуда у барного стула ручка какая-то еще? Ну если говорить не натурально, не из ситуации, а поверхностно, как говорит учительница начальных классов Анна Сергеевна, то это, конечно никакая не ручка, а просто спинка этого барного стула сделана из блестящей металлической проволоки. И была очень похожа на ручку. Тем более, если за эту спинку взяться волосатой рукой. — Я ведь умру, как этот, как его, Березовский.
— Так все умрут. А вы умрете намного позже, чем другие.
— А вы не хотите сами полететь на этом великолепном самолете? А я бы по привычке залез третьим в планер.
— Почему третьим? Вы имеете в виду, что я не смогу даже в этой смертельной ситуации отвязаться от друга Бидо и друга Вары?
— Нет, конечно, нет. Ведь полечу-то я, а не вы в этой ситуации. Первым я бы взял летчика, а вторым какого-нибудь мага типа Муссолини. Вам бы лучше всего взять Леньку Пантелеева в качестве профессионального колдуна и… и еще кого-нибудь.
— Подумайте, — продолжал Скорцени, — ведь на Плутонии самолет может лететь очень долго.
— К сожалению, нет. У нас очень мало этого Плутония.
— У вас такая большая страна, неужели нельзя было произвести побольше плутония двести десять?
— Произвести больше можно, но с собой брать больше нельзя. Тогда бы мы здесь все заболели и умерли. Ну, как эти, как их, орлы от куриного гриппа. Аш пять эн один. Вы все поняли?
— Все.
— Идите готовить планер.
— Шеф, сорвало переборки в радиорубке, — сказала Полина. Она не понимала, как надо обращаться к Гераклу и называла его просто: Шеф.
— Какой я тебе Шеф, дура, — хотел ответить Геракл, но передумал. Он сказал:
— Зови меня Ной. Я уже вам это говорил. Сколько раз можно повторять одно и то же?
— Простите, я думала, что так лучше, — залепетала Полина.
— Не надо быть глупее паровоза. Идите и заклейте пробоину пластырем. Там есть специальный пластырь. Если его наклеить, то уж больше не отдерешь. Так что примерьте сразу точно.
— Но там сорвало переборки. Нас может затопить.
— Лодка имеет дифферент, поэтому вода уйдет в хвост. Не утонем.
— Хорошо — сказала Полина и убежала в хвост лодки откачивать воду.
Ной сказал Мелехову, что сейчас они поднимутся наверх по дифференту.
— Сразу давай залп всеми оставшимися торпедами. А их осталось сколько?
— Одна. Хватит одной, если попадем.
Вошел Крылов и сказал, что торпедный аппарат не может быть использован в решающем бою.
— Почему? — спросил Ной.
— Нет воздуху. Полина обнаружила две утечки. Но перекрыть их может только очень маленький человек. Как она сказала, совершенно не связанный ранее с общепитом.
— Думаю, подойдет Альбина, — добавил Крылов. — Или Лариса. Вам выбирать. Пошлите кого-нибудь одного из них.
— Альбина слишком длинноногая, — сказал Мелехов. — Не сможет как следует сгруппироваться.
— И Лариса не пролезет, — сказал Крылов.
— А у нее что? — спросил Ной.
После торпедной атаки Ноев Ковчег пошел ко дну. Планер взлетел и сразу упал в воду. Мотор, придуманный Отто Скорцени для разгона планера даже не успел выработать весь бензин. А до Плутония двести десять дело даже не дошло.
Отличный разведчик Алексей Крылов оказался гениальным изобретателем. Он понял, что торпеда просто так не поплывет. К ней нельзя приделать моторчик. Как говорится, ни механика прошлого века, ни Плутоний двести десять века нынешнего, здесь не подходят.
— Самому? — услышал изобретатель голос. — Чей это голос? — спросил он. И тут же понял, что размышляет вслух. — Ответ: сил не хватит толкать такую торпеду. Эврика! Есть! — закричал Крылов.
Он побрился, оделся и пошел на доклад к Ною.
— Ну как дела, герой? — спросил тот с порога. — Ракета полетит? То есть поплывет?
— Да.
— Серьезно? Как же это вам удалось? Ведь даже если вы смогли перекрыть обе утечки воздуха, все равно ничего не получится. А в этом я сильно сомневаюсь, ибо у нас нет людей, совершенно не связанных ранее с общепитом. Как говорит Полина. И во-вторых, это учебная торпеда. Даже летящая она не взорвется. Итак, я вас слушаю.
— Я сам поведу торпеду.
— Что? Как, простите? — Ной даже чуть не закурил. Хотя бросил уже больше двадцати одного дня назад. То есть возврата назад уже не было.
Дальше ничего нельзя было разобрать в рукописи. Я пытался сам понять, как Крылов подорвал непотопляемый Хилтон, но даже за неделю ничего не смог придумать.
