– Степан, смотри, что я нашла!
И она вложила в его руку связанный узлом платочек.
– Что это? Темно, я ничего не вижу…
– Это горсточка родной земли с бакинского аэродрома. Помнишь, я завязала ее в носовой платок перед отлетом?
Степан сжал в своей ладони платочек с землей и Танину руку.
– Вот и мы с тобой получили новогодний подарок с Родины, – шепнул он Тане.
Обоим стало как-то легче.
– Который час? – спросила Таня.
Петров всмотрелся в светящийся циферблат: стрелка показывала без трех минут двенадцать. Он тотчас встал и, обращаясь в темноту, громко по-английски провозгласил:
– Новый год!.. Пусть принесет он нашим странам победу, а нам – спасение!
Из мрака отозвались три слабых голоса:
– Новый год!
– Новый год!
– Новый год! Остальные молчали…
Молчало небо. Молчала тьма. Только волны океана перекатывались с тихим рокотом.
Шел тринадцатый день после катастрофы…
Солнце неистовствовало в вышине. Легкий бриз чуть волновал поверхность океана. Водная пустыня привычно и жестоко убегала в даль горизонта.
Шлюпка № 3 медленно продвигалась вперед. Куда? В никуда… Ясной ориентировки ни у кого уже не было.
В последние два дня смерть собрала богатую жатву.
Умерли мадам Ванболен, сестра Кроули, фабрикант Петерсен. Умерли двое негров и один индиец. Драйден, Таня и Мэри лежали без движения. Они не умерли, нет, но смерть уже заглянула им в глаза.
Пять человек еще сохраняли признаки жизнедеятельности. Это были Максвелл, Таволато, Мако, Петров и Потапов. Они кое-как управляли парусом. Надежда добраться до острова Девы почти исчезла из их сердец. Они одолели уже столько сотен километров, а острова все не было! Так чего же ждать? Впереди расстилался ненавистный пустынный океан. Дорога к смерти…
В сущности, не стоило бы даже тратить сил на парус, на движения. Пусть несет шлюпку по воле океанского течения… Но все же полусознательно, машинально люди продолжали делать привычное дело.
Петров находился уже у последней грани своих сил. Страшным усилием воли заставлял он себя двигаться, разговаривать. Глаза сами собой закрывались, голова склонялась на грудь, но в затуманенном мозгу все время маячило: «Что станет со шлюпкой, если мы, пятеро, окончательно свалимся?»
…Вдруг Максвелл судорожно схватил Петрова за руку и, указывая на небо, крикнул:
– Мистер Петров, смотрите!
Степан с трудом открыл глаза и посмотрел вверх.
– Птицы, – равнодушно бросил он.
За эти тринадцать дней он видел много птиц – чаек, альбатросов, – потом они исчезли, теперь снова появились… Он не мог понять волнения Максвелла.
– Да, конечно, птицы, – серьезно возразил Максвелл. – Но какие птицы?
Петров вгляделся, и дремота вдруг сразу соскочила с него. Высоко в голубом небе кружили птицы, но совсем не те, что встречались над океаном до сих пор. Эти были другие – и по размерам, и по оперению, и по полету. Степана осенила невероятная, ослепительная мысль, но, сдерживая себя, он небрежно спросил:
– Какие же это птицы, Максвелл? Вы знаете?
– Могу поклясться, что не морские, но какие именно, не знаю…
– Послушайте, Максвелл! – закричал Петров. – Ведь если они не морские, так, значит…
Он не докончил фразы. Максвелл и без того прекрасно понял его.
– Как бы это поточнее выяснить? – нетерпеливо воскликнул Петров и тут же хлопнул себя по лбу.
Искусно маневрируя между лежавшими в шлюпке телами, он пробрался к Мандеру, который больше походил на труп, чем на живого человека, и попытался растолкать ученого. Тот даже не пошевелился. Тогда Петров вылил на Мандера несколько ведер морской воды. Мандер слегка шевельнул руками, ногами, но глаза его остались по-прежнему закрытыми. Петров задумался и вдруг вспомнил: в плоской металлической фляжке у него сохранилось несколько глотков коньяку. Для Тани, чтобы в самую критическую минуту поддержать ее. Но теперь… Степан разжал губы Мандера и влил в них несколько капель. Это возымело свое действие. Голова профессора чуть повернулась, веки слегка приподнялись. Петров с силой схватил его за шиворот, посадил и, подавляя волнение, прокричал в ухо:
– Ради бога, мистер Мандер! Вы орнитолог… Смотрите, птицы!
Мандер бессмысленно уставился на Петрова, не узнавая его, потом на небо, и какая-то искра мелькнула в его безучастных глазах.
– Сэр! Бога ради, где обитают эти птицы, где они кормятся? – взмолился Максвелл. – В море или на берегу?
Мандер слабо кивнул головой и едва слышно пробормотал:
– Лесные, на суше…
– Но как далеко они залетают в море? – продолжал его допытывать и трясти Петров.
– М… м… а… а… – беспомощно забормотал профессор, силясь что-то сказать. Но глаза его снова закрылись, голова повисла.
– Мы узнали самое главное. Давайте следить за птицами, – предложил Петров, перестав тормошить ученого. – Будем держать курс по их полету.
Птицы долго кружили на одном месте, но потом, точно по команде, с громкими криками повернули на восток и понеслись к горизонту.
– Курс ост! – решительно скомандовал Петров.
Шлюпка сделала неуклюжий поворот и медленно поплелась в новом направлении. Птицы давно скрылись. А пятеро на шлюпке, переходя от надежды к отчаянию и снова к надежде, смотрели на восток.
Прошел час. Петров не отводил глаз от бинокля. Впереди лежала синяя гладь моря, впереди – все тот же далекий, слегка затуманенный горизонт. Ничего нового! Птицы больше не появлялись…
Прошло еще несколько времени. Степан не смог бы сказать – сколько именно. Вдруг Таволато вскочил и стал пронзительно кричать, колотя себя в грудь.
– Что с вами? – воскликнул Петров. «Карло не выдержал, сошел с ума…» – с ужасом подумал он.
– Я вижу! – восторженно кричал Таволато, протягивая руки вперед.
Степан лихорадочно схватился за бинокль. Да, не могло быть сомнений: вдали, на самом горизонте, среди ровной глади моря чернела точка. Крошечная, едва заметная. На лбу Петрова выступили крупные капли пота: «Неужели правда?..» Он передал бинокль Максвеллу, чтобы проверить себя. Мгновение спустя Максвелл испустил крик не менее дикий, чем Карло:
– Земля!
Теперь все пятеро по очереди хватались за бинокль. Но скоро он стал не нужен. Точка увеличивалась, густела. Вот она превратилась в тонкую, четкую полоску.
Ах, как медленно ползла шлюпка, как нескончаемо долго приближалась она к земле! Скорей! Скорей! Если бы она двигалась волей, нервами, желаниями людей, она понеслась бы вперед со стремительностью торпеды.
Но шлюпка все шла да шла неторопливым ходом, чуть покачиваясь на легкой волне.
