Она проворно наклонилась… Кинжал глубоко вонзился в ствол вяза.
— Проклятье! — возопил неизвестный и тотчас же выхватил шпагу.
Проворно, как молния, Мадлен обнажила свою. Она не произнесла ни слова. Незнакомец тоже молчал. Шпаги скрестились.
Со спокойным сердцем, только наморщив лоб в напряженном усилии разглядеть противника, Мадлен парировала удар. Тут же она ответила прямым ударом наудачу. Удар прошел. Она почувствовала, как лезвие прорвало ткань, вошло в тело…
— Вы ранены! — не удержавшись, крикнула она.
— Это не он! — воскликнул в ответ незнакомец и тут же, хотя, по всей вероятности, был серьезно ранен, побежал прочь и исчез во мраке.
И только тут Мадлен почувствовала, как бьется ее сердце. Кто это был? Кого искал? Конечно, не ее: ведь он же так и сказал.
И у нее в голове появилась неотразимая мысль, что это происшествие как-то связано с Жилет. Она покачала головой, как бы говоря: «С этим надо разобраться!» — и пошла дальше.
Через четверть часа она подошла к потайной калитке и остановилась за зарослями кустов, откуда легко можно было обозреть парковую ограду.
Вдоль стены туда-сюда двигались тени. То были часовые. На миг Мадлен с отчаяньем подумала, что выйти не сможет. Но скоро она заметила, что часовой у самой калитки ходил очень медленно. Он отходил шагов на двадцать вправо, потом возвращался, потом шел еще шагов двадцать влево. Так что он на целых полминуты оставался повернут к калитке спиной.
У Мадлен был ключ от калитки: его передал ей тот человек, что провел в парк и в Караульный павильон.
То, что задумала теперь Мадлен, было смертельно опасно. Но она решила пойти на все, чтобы спасти Жилет от Франциска I. Может быть, в этой решимости был и остаток ревности…
От кустов, за которыми она пряталась, до калитки было шагов пять. Она дождалась, пока часовой поравняется с калиткой и начнет лениво удаляться.
Мадлен бросилась к дверце. Она не бежала: шла тихонько — так, что ее легкие шаги трудно было расслышать. В руке она держала короткий кинжал, готовая, если нужно, ударить. Но она дошла до калитки раньше, чем солдат обернулся.
Мадлен выскочила на улицу и бесшумно заперла калитку.
Было часов около одиннадцати. Мадлен Феррон быстро пошла вдоль парковой стены. Она замыслила дойти до гостиницы «Великий Карл» и встретиться с шевалье де Рагастеном.
Написанное письмо было уже не нужно. Мадлен хотела порвать его и выкинуть, но, поискав, не нашла. Должно быть, письмо выпало во время короткого поединка с незнакомцем в парке. Мадлен, не сдержавшись, выругалась.
Вдруг ей показалось, что в нескольких шагах от нее какие-то тени крадутся вдоль стены с лестницей. Она отважно шла вперед, не останавливаясь ни на миг.
Скоро она заметила: три или четыре человека прислонились к стене, стараясь слиться с ней. Мадлен прошла мимо. Никто ничего не сказал.
«Грабители, должно быть», — подумала она.
Но тут же сообразила, что грабители напали бы на нее. Вдруг ее голову озарила одна мысль. Она повернулась и пошла назад.
Неизвестные все еще затаились у стены, ожидая, должно быть, когда она отойдет подальше.
Поравнявшись с ними, она произнесла как будто сама себе, но так, чтоб было слышно:
— Нет, уже слишком поздно, пойду-ка я к господину де Рагастену завтра…
Как она и предполагала или надеялась, люди у стены зашевелились, зашептались, а потом подбежали к ней и встали вокруг.
— Ничего не бойтесь, сударь, — сказал один из них, — но вы произнесли одно имя…
— Ваше, господин де Рагастен, — ответила Мадлен Феррон.
Это действительно был шевалье. Он тоже узнал ее голос.
— Это наша заступница! — воскликнул он. — Так вы меня искали?
— Да. Нам надобно побеседовать, только не здесь.
— Пойдем назад в трактир, — сказал Рагастен.
— Еще один день потерян! — отозвался молодой голос, при звуке которого Мадлен вздрогнула.
— Потерян для поисков Жилет, правда, сударь? О ней-то я и пришла поговорить…
— Идемте! — взволнованно вскричали мужчины.
До трактира шли молча. Когда дошли до «Великого Карла», было уже за полночь. Через пару минут все собрались в большой трактирной зале.
Первый взгляд Мадлен Феррон обратила на Манфреда.
— Раз я вижу вас опять, — сказала она, — то должна еще раз поблагодарить за то, что вы спасли мне жизнь.
— А вы мне, мадам, — ответил Манфред, низко кланяясь: не только из вежливости, но и для того, чтобы избежать ее проницательного взгляда.
Ведь этот взгляд ясно говорил: «А помнишь ту минуту исступления, когда ты объяснялся мне в любви?»
Манфред слишком хорошо ее помнил. Он отдал бы год жизни, чтобы уничтожить эту минуту, когда помышлением, намерением изменил своей любимой Жилет…
Прекрасная фероньерка, конечно, поняла, что творится в сердце юноши, отвела от него взгляд и оглядела всех присутствующих.
За столом сидели Трибуле, Рагастен, Лантене, Спадакаппа и Манфред.
— Мадам, — сказал Рагастен, — вы обещали нам, что расскажете нечто о Жилет. Простите нам нашу поспешность; вы поймете ее, если узнаете, что господин Флёриаль — вот он — отец Жилет, а мой дорогой сын Манфред — ее жених…
Мадлен удивилась:
— Вы говорите, что господин Манфред ваш сын?
— Да, мадам, — ответил Рагастен.
— Вот как! — сказала Мадлен. — Я очень рада…
Ни Рагастен, ни Манфред не поняли этого странного восклицания.
Помолчав немного, она еще спросила:
— А Жилет — невеста господина Манфреда?
— Во всяком случае, они очень любят друг друга…
— Я и этому очень рада, — опять сказала Мадлен Феррон. — У господина Манфреда благородная душа, а Жилет — самая прелестная девушка, какую я видела.
— Вы ее видели? — разом воскликнули Трибуле и Манфред.
— Немного терпения, — ответила она с улыбкой. — Больше всего из сказанного господином де Рагастеном меня удивило, что господин Флёриаль — отец Жилет.
— Отец, сударыня, — ответил Трибуле дрожащим от волнения голосом. — Насколько может назвать себя отцом человек, который ребенка нашел, воспитал, обожал и поставил его счастье целью своей жизни.
— Понимаю, — кивнула Мадлен. — Шевалье и вы, господа: я видела Жилет и говорила с ней часа два тому назад.
Все собравшиеся напряженно молчали.
— Прежде всего, не тревожьтесь, господа, — говорила Мадлен. — Девочка счастливо избежала всех окружавших ее опасностей. Всех, господа, а какого рода эти опасности, мне объяснять не надо: ведь она в доме французского короля.
— Избежала! — прошептал Трибуле, и глаза его наполнились слезами, а Манфред, не в силах произнести ни слова, до боли сжал руки отца и Лантене.
