Разве раньше она не видела пороков своего отца или не хотела видеть?
Иоганн прервал наступившее молчание.
— Я не хотел бы тебя торопить, брат, но нам нужно отправляться домой. Епископ будет не очень рад предоставить нам ночлег, а если и предоставит, то неудобное место, которое в прошлом году занимали городские советники!
Элизабет хотела сказать, что ее отец никогда не поступил бы так гнусно, но слова застряли у нее в горле. Он сделал это! Он бросил в тюрьму делегацию, которую сам же пригласил на переговоры в крепость, чтобы шантажировать город. Без всяческих причин он несколько месяцев томил советника Майнталера в глубокой темнице под сторожевой башней.
— Почему вы здесь, в крепости, если вы являетесь противниками епископа? — неожиданно пришло ей в голову, но она не произнесла слов «моего отца».
— Вместе с настоятелем фон Ротенганом, суперинтендантом фон Масбахом и канониками Воитом и фон Векмаром мы пытались образумить епископа. Не знаю, слышала ли ты о том, что он не выполнил последний договор, заключенный с советом и капитулом. Так дальше продолжаться не может. Горожане не доверяют свою защиту городской стене, так как на границе города подкарауливают заимодавцы епископа и насильно увозят их в свои замки, чтобы собрать хотя бы невыплаченные проценты.
— И как прошел ваш разговор? — спросила Элизабет.
— О, епископ был очень любезен и велел приготовить для нас сытный обед. Великодушный хозяин! Он дал нам высказаться, но, уверяю, он не слушал нас: его мысли витали в другом месте. Улыбаясь, он уверял, что все не так плохо. Мы попытались договориться с ним мирным путем и напомнить о нашей клятве верности! — Щеки Альбрехта горели от гнева.
— Не успели унести последнее блюдо, как он поднялся, хотя настоятель еще не договорил и, сказав что-то о важном подарке, ушел!
Элизабет опустила голову, чтобы он не увидел, как покраснели ее щеки. Она точно знала, что за «подарок» выманил епископа из-за стола. Братья фон Вертгейм, напротив, не имели об этом понятия: они ничего не знали о ловушке, в которую должен был попасть епископ! Это была идея каноника фон Грумбаха? Или к этому все же причастен настоятель?
— Что нам оставалось, кроме как осушить бокалы и вернуться в город, понимая, что мы опять ничего не добились.
— Мы вышли последними и хотели уходить, как вдруг Альбрехт заметил тебя, — объяснил его брат Иоганн. — А теперь пойдем, — обратился он к брату. — Я не хочу неприятностей. Ты же знаешь, его настроение непредсказуемо. Возможно, сегодня ночью он будет искать развлечений, если таинственный подарок, вопреки ожиданиям, окажется ему не по душе.
Элизабет закрыла глаза, сдерживая стон. Он не мог даже представить, насколько сейчас прав.
Элизабет встала.
— Я провожу вас до внутренних ворот.
— Я могу завтра навестить тебя? — Альбрехту не хотелось отпускать ее руку.
Она хотела крикнуть «Нет!» Кто мог с уверенностью сказать, где она будет завтра? По пути в Нюрнберг? Спасаясь бегством от каноника и собственного отца?
— Конечно, — сказала она вместо этого и измученно улыбнулась.
По дороге к воротам они не проронили ни слова. Альбрехт обнял ее на прощание, Иоганн поклонился, и братья фон Вертгейм исчезли в ночи.
— Это действительно ты!
Дождавшись в тени, пока братья фон Вертгейм перейдут мост и в переднем дворе сядут на лошадей, Элизабет двинулась к выходу, как вдруг услышала удивительно знакомый голос.
— Элизабет!
Отец?
Епископ был снова одет и стоял перед ней. Епископ был мужчиной высокого роста, которого раньше даже можно было назвать статным. Теперь его волосы поредели, щеки и подбородок покрылись морщинами и огромный живот выпирал под одеянием.
— Ты передумала, — констатировал он. — Почему ты внезапно решила покинуть стены монастыря и зачем вообще туда уходила? И прежде всего, для чего нужен был этот маскарад там наверху! — спросил он строгим тоном.
Элизабет подняла руки.
— Это очень долгая история, в которой я еще сама не до конца разобралась.
— У меня достаточно времени, и я хотел бы выслушать ее от начала до конца! — Епископ взял ее под руку. — Пойдем, здесь не самое подходящее место для таких бесед.
Элизабет вернулась обратно в восточное крыло, в покои епископа. Что ей еще оставалось? По дороге она судорожно обдумывала, что ему лучше рассказать, а что лучше утаить. И вот она сидела в роскошно обставленной комнате напротив своего отца и смотрела в его обычно добродушное, а теперь суровое лицо.
— Ты можешь начинать!
Элизабет подбирала слова.
— Ну же, я жду! Мы не выйдем из этой комнаты, пока ты мне все не расскажешь. Если ты голодна или хочешь пить, я прикажу принести тебе что-нибудь.
Элизабет покачала головой.
— Нет, спасибо, вот только… начало истории еще покрыто туманом. Я сама не знаю, с чего все началось! Я бы никогда не решилась уйти в монастырь, и весь этот год я провела не у цистерцианок.
Епископ озадаченно посмотрел на нее.
— Нет? А как же твое послание, переданное мне после возвращения из похода в Богемию?
— Я его не писала или, по крайней мере, не помню этого, как и еще множества вещей. Но их становится все меньше… значительно меньше. Пару часов назад я даже не знала, кто я, как меня зовут и где я выросла. Я не знала, что ты мой отец!
— Что? Этого не может быть! — воскликнул епископ.
— Но со мной это случилось, — спокойно ответила Элизабет. — Мои воспоминания начинались с того дня прошлой весной, когда двое пьяных мужчин вытянули меня из реки Кюрнах и принесли в бордель, где я и очнулась. Не только мое тело было нагим. Мой ум также утратил все то, чем прежде обладал.
Епископ как подкошенный упал на подушки, но ничего не сказал.
— Хозяйка борделя, Эльза Эберлин, объяснила, что меня сильно ударили по голове, так, что могли убить. Да, вероятно, должны были убить! Никто не предполагал, что я очнусь.
— Не понимаю, — епископ обхватил руками свое раскрасневшееся лицо. — Кто мог так поступить с тобой, бросив в реку? Ты ходила в предместье?
— Не знаю, — пожала плечами Элизабет. — Что мне было делать там ночью?
— Мне это тоже интересно! — сказал епископ, теперь как строгий отец.
Так как Элизабет не знала ответа на этот вопрос, она продолжила рассказывать, что ей удалось вспомнить.
— Ни я, ни кто-либо из обитательниц борделя не знали, кто я и откуда, поэтому мадам решила, что я останусь жить у них.
— Что? Минуточку! — Епископ выпрямился. — Ты жила в борделе?
Элизабет потупила взгляд. Ей понадобилось все ее мужество, чтобы произнести следующие слова:
