Ознакомительная версия.
«Насчет слоновых брюк Валерка чего-то загнул. Написал бы лучше – за хобот – благосклонно покосился Андрей Андреевич на сидевшего рядом с ним главного посольского речеписца Валеру, который, гордо расправив плечи и раскрасневшись от удовольствия, слушал, как высокий гость из Москвы озвучивает текст написанного им выступления. «А вообще-то молодец парень! Растет прямо на глазах, – продолжал размышлять Андрей Андреевич сквозь дремоту, которая наваливалась на него после бессонной ночи, проведенной за разбирательством безобразного поведения Петра Иваныча. – Да и насчет брюк-то, если разобраться, совсем неплохо у него вышло. Подумаешь – за хобот! Это каждый может написать, а вот цапнуть слона за брюки – это надо иметь фантазию и вкус к живому слову. Взять, например, Есенина. Кабы жил он в Индии, то, небось, тоже написал бы что-то вроде – “и слонов, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове”. Надо бы похлопотать перед послом за Валерку, чтобы ему поскорее следующий дипломатический ранг присвоили».
Речь и впрямь была хороша. В ней было все, что нужно, – и «двойные стандарты США в области ядерного нераспространения», и «средства сдерживания», и «попытки США взять на себя роль верховного арбитра в международных делах», и «справедливое мироустройство, зиждущееся на принципе многополярности», и прочая международная муть, а также всякие вкусные специальные термины – «расщепматериалы», «договор о всеобщем запрещении ядерных испытаний», «противоракетная оборона театра военных действий» и т. д.
Андрей Андреевич аж тихо крякнул от удовольствия и гордости за Валеру, услышав, что «для США ракетно-ядерной программы Израиля вроде бы как не существует». «Именно! Не существует! – в благодушном сонном оцепенении подумал Андрей Андреевич. – Ишь, прохвосты!»
Еще немного, и Андрей Андреевич заснул бы окончательно, ибо гладкая речь, а также «недосып», образовавшийся по вине Петра Ивановича, медленно, но верно брали верх над его затухающим сознанием. К сожалению, весьма вскоре блаженное коматозное состояние, в которое уже почти впал советник, было прервано самым бесцеремонным образом – сначала отчетливым веселым смехом из разных концов аудитории, а затем и дружным хохотом всего зала, пораженного удивительным замечанием оратора о том, что «мерзкое чудовище международного терроризма опутало своими склизкими гениталиями весь белый свет».
– Валерка, убью! – яростно зашипел враз проснувшийся Андрей Андреевич на съежившегося молодого дипломата. – Ты зачем ему в речугу вместо «tentacles», то есть «щупальца», «testicles» вставил?! Ты что, не знаешь, что «testicles» – это мужские причиндалы, «яйца», а вовсе не щупальца? Ох, осрамил! Признавайся, нарочно?
– Нет, нет!!! – взвизгнул Валерка. – Это Ирка Каджурахо, дура озабоченная, такую хреновину напечатала, а я пропустил впопыхах.
– Это мы разберемся! – свирепо пообещал советник. – Повезло тебе, что посла здесь нет. Он тебе «щупальца» живо поотрывал бы, под самый корень. Твое счастье, что этот политолух, кажется, ничего не понял. Ишь, как довольно озирается.
Суровое закрытое разбирательство показало, что… ничего оно, впрочем, не показало. Ирка Каджурахо, заведующая канцелярией посольства, тараща на советника и Валерку наглые черные очи, упрямо утверждала, что никаких «яиц» в текст она не вставляла, ни нарочно, ни случайно, поскольку вообще не знает, каким английским словом они обозначаются, а добросовестно напечатала то, что ей сдали в работу. Валерку, и без того измученного борьбой с международным терроризмом, Андрей Андреевич решил оставить в покое, склонившись в конце концов к мнению, что виновата все-таки Ирка, которая то и дело допускала подозрительные опечатки – «ядреный фактор» вместо «ядерного», «зашторно-религиозная возня» вместо «религиозно-общинной розни», «неоправданно резкая эрекция Вашингтона» вместо «реакции» и т. д., да и вообще славилась в посольстве и далеко за его окрестностями излишне игривым нравом. Само свое прозвище – «Каджурахо» – Ирка заработала не случайно. Участвуя как-то раз в собрании коллектива, на котором решался вопрос об экскурсионных поездках с целью ознакомления с достопримечательностями страны пребывания, Ирка так упорно талдычила о необходимости съездить в Каджурахо – древний храмовый комплекс, богато украшенный десятками барельефов с изображением множества изощренных поз полового акта, – что ведущий собрания, офицер по безопасности Жора Галкин, лучше других осведомленный об амурных приключениях Ирки, не выдержал наконец и рявкнул на весь зал своим сиплым голосом: «Каджурахо, Каджурахо! Сама ты Каджурахо!».
Строго говоря, милой девушке Ирке и некоторым ее товаркам из посольства, торгпредства и аппарата экономического советника ехать в Каджурахо было совершенно необязательно, ибо они вряд ли познали бы там нечто новое. Задор молодости, благоприятный жаркий климат и обильное питание, в сочетании с возможностями, предоставляемыми сотнями холостых специалистов, следовавших через Дели на объекты российско-индийского сотрудничества, многочисленными делегациями из Москвы, не говоря уже о внушительном мужском потенциале загранучреждений в самом городе, делали личную жизнь Ирки и ее подруг столь напряженной и многообразной, что, право, им нечему было учиться у славных древнеиндийских безобразниц, изображенных на барельефах Каджурахо.
* * *
Не добившись признательных показаний от Ирки, советник решил предать дело о «склизких гениталиях международного терроризма» полному забвению. Он вспомнил, что и предыдущие руководители посольства, которых Андрей Андреевич знал в годы своей дипломатической молодости, также неоднократно подавали достойные подражания примеры мудрой административной сдержанности, сталкиваясь с такими проявлениями живой природы, как мелкое хулиганство на почве секса. Кроме того, ни уголовный кодекс, ни моральный кодекс строителя коммунизма, ни даже служебные инструкции не содержали четких карательных указаний на сей счет, что иногда позволяло руководителям безнаказанно допускать гуманность и даже либерализм. «Можно ли, например, оправдать пьяного молодого самца, пытающегося по ошибке вместо своей возлюбленной вступить в связь с престарелой дамой, вовсе того не желающей? Все зависит от обстоятельств проявления половой несдержанности», – степенно размышлял советник, вспоминая эпизод, случившийся в посольстве многие годы тому назад.
В тот роковой день в Дели пролетом в Мадрас для участия в каком-то востоковедческом семинаре прибыла престарелая профессорша из Питера. Ее рейс в Мадрас должен был отбыть на следующий день, и ученую бабушку следовало пристроить где-нибудь на ночь. Денег на гостиницу в городе у нее не хватало, свободных квартир в жилом городке посольства не оказалось, а посему научного сотрудника разместили на постой к одной молодой машинистке, забыв сообщить ей об этом.
Ознакомительная версия.
