– Вы умолчали о цели вашего визита, мой славный Цуккари…
Ломбардец недовольно поджал губы и вновь уклонился от прямого ответа:
– Просто я в затруднительном положении, монсеньор. В очень затруднительном.
В течение нескольких секунд Ногаре рассматривал своего визави: его маленькие толстые ладони, которые тот нервно сжимал, пот, выступивший над верхней губой.
– Черт возьми! – удивился Ногаре. – Я впервые вижу вас в затруднительном положении…
После короткой паузы советник добавил:
– Я наблюдал за многими людьми, лишь делавшими вид, будто они попали в неприятный переплет, и понимаю, что вы действительно не решаетесь сказать правду.
Джорджио Цуккари одобрил этот сомнительный комплимент кивком головы и все же решился:
– Будет лучше, если я обо всем расскажу вам. Я вернулся из Рима…
Он замолчал, поскольку в комнату неслышно вошел слуга с подносом, на котором стояли высокие бокалы из граненого хрусталя и розетки со сливовым пюре. Ногаре, даже не взглянувший на слугу, жестом дал понять, что тот свободен.
– Продолжайте, друг мой, прошу вас…
– Я… Но прежде всего я вновь хочу выразить вам благодарность за ваше… тайное вмешательство, позволившее сохранить мне должность генерал-капитана. Этот негодяй Джотто Капелла[20] в течение многих лет исподтишка пытался сместить меня, а при встрече заискивал передо мной и называл «своим добрым дядюшкой».
Гийом де Ногаре снисходительно улыбнулся, всем своим видом показывая, что это все пустяки. Но Цуккари не заблуждался. Ногаре никогда не действовал бескорыстно, если речь, конечно, не шла о службе королю и Французскому королевству.
– Оставим эти старые воспоминания, – ответил советник. – Капелла мне не нравился, а вот посодействовать вам мне было по нраву. От этого желчного подагрика несло падалью. Конечно, порой стервятникам приходится поручать грязную работу, но в конце концов их присутствие начинает раздражать. Кроме того, он горячо порекомендовал мне своего племянника, а тот сыграл со мной злую шутку. Это некий Франческо Капелла, впрочем, весьма учтивый и услужливый на вид. Ба, прошлое быльем поросло. Забудем о нем на благо настоящего и будущего.
Ногаре отпил черно-фиолетового виноградного сока и продолжил:
– Так все-таки какова цель вашего визита?
Ответом ему стал тяжелый вздох.
– Черт возьми! До такой степени? Уж не пришли ли вы требовать, чтобы королевство выплатило вам кредит? Как правило, кредиты не ложатся на вас тяжким бременем. Ну же, мой друг, мы с вами хорошо ладим. Я сомневаюсь в том, что вы попросили аудиенции для того, чтобы рассказать о вашей недавней поездке в Рим… Если только вы там не встретились с человеком, который нас обоих интересует. Но речь не может идти о нашем любимом Папе, поскольку его нет в Риме.
Прозорливость мсье де Ногаре встревожила Цуккари, но вместе с тем и успокоила. Могучий ум, удивительная проницательность советника короля не были ни для кого тайной. Впрочем, они облегчали Цуккари задачу. Тем не менее он колебался:
– Мсье д’Отон… Наш любимый и уважаемый Климент V…
– Какая связь? Какие могут быть отношения между графом Артюсом и нашим святейшим отцом, хранимым самим Господом? – прервал его Ногаре.
Вдруг обретя твердость, банкир кашлянул и выпалил на одном дыхании:
– Связь? Убийство сеньора инквизитора в Алансоне. Некого Никола Флорена, о котором, разумеется, ходили зловещие слухи. Но, тем не менее, он оставался одной из карающих десниц Церкви.
Ногаре были известны подробности этого дела. Инквизитор, прославившийся своей жестокостью в Каркассоне, бросил в тюрьму молодую вдову, незаконнорожденную дворянку, обвинив ее в сговоре с еретиками, да еще и в исповедовании культа единого бога.[21] Этот Флорен погиб от удара кинжалом, нанесенного пьяницей, с которым повстречался в какой-то таверне, вскоре после начала следствия. Свершился Божий суд, оправдавший подозреваемую. Ногаре, человека требовательной и суровой веры, захлестнули эмоции. Бог лично воздал отмщение. Он ни секунды не сомневался, что эта женщина была чистой, как новорожденный агнец. Аньес, дама де Суарси затем вышла замуж за графа Артюса д’Отона, друга детства короля. Разумеется, с течением времени связи между мужчинами ослабли. Но это ничего не меняло. Именно Артюс научил Филиппа Красивого охотничьим приемам и военному искусству, не говоря уже об искусстве уводить дам на ночь, чтобы на следующий день они вздыхали от удовольствия, лежа на скомканных простынях. Это были настоящие мужские связи, неподвластные годам.
– Только не говорите мне, Цуккари, что монсеньор д’Отон был замешан в убийстве этого мерзкого палача. До нас дошли слухи о его возмутительной репутации.
– Но это правда, и мне очень жаль. Есть два свидетельства, говорящие в пользу этого предположения. И неопровержимое доказательство, о котором мне не захотели рассказывать. Поскольку Божий суд мог свершиться на законных основаниях лишь в том случае, если бы чужестранец, бродяга, уже не знаю кто еще, напал на сеньора инквизитора…
– … постольку становится маловероятным, что монсеньор д’Отон, нынешний супруг дамы, убил палача, – закончил советник.
Банкир пристально посмотрел на Ногаре и сухо произнес:
– Вот в чем причина моих затруднений, мессир.
– Эти свидетельства, они надежные?
– Насколько свидетельства вообще могут быть надежными. Самое разоблачительное исходит от сорванца, маленького бродяжки из тех, что за пару монет оказывают мелкие услуги. Монсеньор д’Отон заплатил ему, чтобы тот следил за сеньором инквизитором Флореном и сообщил его адрес. Это свидетельство подтверждается словами папаши Красного, хозяина таверны «Красная кобыла» в Алансоне, который слышал разговор графа с шалопаем.
– Насколько мне известно, сеньор инквизитор был ограблен.
– Убийца хотел, чтобы все поверили в ограбление. Но это не так. Следователи нашего святейшего отца не сидели сложа руки. Они… изучили зловонное содержимое сточной канавы дома[22]… реквизированного Никола Флореном. Он забрал его у богатого горожанина,[23] обвиненного в сношениях с демоном.
Ногаре представил себе, как люди в рясах копались в зловонной грязи, и с трудом сдержал приступ тошноты.
– Так вот, – продолжал банкир, – эти следователи ползали по экскрементам два дня подряд. Они нашли кольца, украденные у Никола Флорена. Какой пьяница, совершив преступление, станет выбрасывать добычу в сточную канаву? И напротив, дворянин, защищающий любимую женщину, никогда не опустится до воровства.
Ногаре терял терпение. И такое положение вызывало у этого человека, никогда не терявшего над собой контроль, отвращение. Он задавался вопросом, терзавшим его с самого начала столь странного разговора. Странного и неуместного, поскольку его затеял банкир-ломбардец, хорошо осведомленный о политических и денежных делах, но отнюдь не о божественном или считающемся таковым вмешательстве. Он с наслаждением отведал сливового пюре и изобразил недоумение:
