Сказав это, Ноэ опорожнил кошелек, вынутый у итальянца при обыске, отсчитал тридцать пистолей, положил их обратно в кошелек и сказал:
— Если ты передашь им деньги в кошельке их барина, то им и в голову не придет никаких сомнений. Но помни: если ты замыслишь предательство, то я подожгу твой дом и прострелю голову твоей жене!
Тем временем Генрих поднялся в первый этаж и принялся стучаться в комнату молодой женщины.
— Кто тут? — дрожащим голосом спросила она.
— Отворите, речь идет о вашей жизни! — ответил принц. Молодая женщина открыла дверь и показалась полуодетой на пороге. В то же время дверь соседней комнаты открылась и появилась фигура перепуганного горожанина.
— Что еще обрушивается на меня? — воскликнула женщина.
— Не преследовал ли вас прошлой ночью кто-нибудь по дороге из Тура в Блуа? — спросил Генрих.
— Да! — бледнея, ответила Сарра.
— Ну так этот человек все еще продолжает вас преследовать; дом окружен его людьми, и, не заметь мы этого, вы погибли бы. Теперь одевайтесь поскорее, не теряйте ни минуты. Я сейчас выведу лошадей, и мы скроемся задами.
Действительно, через четверть часа горожанин, молодая женщина и их слуга садились на лошадей, чтобы отправиться в путь. Горожанин рассыпался в выражениях благодарности и клялся, что никогда не забудет услуги, оказанной ему молодыми людьми. Но когда Генрих предложил ему проводить его до ближайшего города, горожанин ничего не ответил и поспешил уехать.
— Так-с, — пробормотал принц, — теперь я знаю: это — ее муж!
— Который очень ревнив! — добавил Ноэ.
Через три дня после этого приключения Генрих Наваррский и его спутник проходили по мосту Святого Михаила в Париже. Подобно всем парижским мостам того времени, мост Святого Михаила был сплошь усеян лавочками, вывески которых заманчиво говорили о всяких прелестях. Но одна из этих вывесок обратила особенное внимание наших путешественников. Она гла сила: «Рене, прозванный Флорентийцем, тосканский дворянин и парфюмер ее величества королевы Екатерины Медичи».
— Как вы думаете, Анри, — сказал Ноэ, — не заглянуть ли нам в эту лавочку? О, не делайте таких удивленных глаз! Во-первых, интересно узнать, вернулся ли итальянец из своего неудачного путешествия, а во-вторых, о мазях и притираниях Рене говорят столько чудес, что я охотно оставлю у него на прилавке золотую монетку!
В лавке, куда они вошли, их встретил юноша лет шестнадцати очень странного вида. Он поражал какой-то бесцветностью, хрупкостью, таинственной грустью.
— Чем могу служить вашей чести? — вежливо спросил он.
— Мы хотим купить кое-что, а кстати и поздороваться с мессиром Рене, — ответил Ноэ.
— А, так вы его знаете? — вздрогнув, спросил приказчик.
— Господи, да мы его лучшие друзья! — ответил Генрих.
— К сожалению, мессира нет дома.
— Он, верно, в Лувре?
— Нет, мессир Рене отправился в деловую поездку.
— А когда его ждут?
— Да мы его ждем уже третий день, и синьорина Паола, его дочь, уже начинает сильно беспокоиться.
Не успел приказчик договорить последнюю фразу, как дверь в глубине лавки открылась и на пороге показалась сама синьорина Паола, дочь Рене Флорентийца.
Это была жгучая красавица, мимо которой нельзя было пройти, не заметив ее. Но ее красота, если и могла увлечь, все-таки производила неприятное, мрачное впечатление: уж слишком много дикой энергии, решительности, вызова было во всей ее фигуре, а лицо, сильно напоминавшее лицо Рене, говорило о жестокости и необузданности. В манерах Паолы тоже было много надменности и честолюбия. Да, честолюбие было не последней чертой в характере прекрасной Паолы. С детства она мечтала о том, что благодаря влиятельному положению отца будет в состоянии сделать хорошую партию и играть выдающуюся роль при дворе. Но по непонятному ей капризу Рене и слышать не хотел о каких-либо брачных проектах и всеми силами изолировал дочь от возможных встреч и разговоров с придворными щеголями. Девушка скучала, томилась, но воля отца была непреклонной, и в присутствии самого Рене Паола никогда не смела переступить порог лавочки, если там был какой-нибудь покупатель. Отсутствие отца придало ей смелости — вот почему она вышла к нашим героям. Впечатление, произведенное Паолой и Ноэ друг на друга, было обоюдно выгодным. Ноэ подумал, что девушка красива на редкость, а Паола решила, что Ноэ удивительно шикарный кавалер. Поэтому она слегка покраснела, когда Ноэ учтиво обратился к ней со следующими словами:
— Красавица, примите привет от провинциальных дворян, которые впервые попали в Париж и с первых шагов встречают в вашем лице такого ангела небесного!
— По вашим манерам не скажешь, что вы из провинции, — ответила Паола, вспыхнув от удовольствия. — Но если вы в первый раз приехали в Париж, то откуда вы знаете моего отца, как вы только что упомянули?
— Мы познакомились с ним на дороге между Блуа и Орлеаном, — ответил Ноэ.
Юный Амори не привык терять время даром, а потому тут же принялся ковать железо, пока оно горячо, и, в то время как Генрих выбирал духи и притирания, успел шепнуть девушке, что она рождена не для лавочки, а для придворного блеска, что ее красота могла бы соблазнить даже святого, и многое другое в том же изысканном роде.
Он долго пролюбезничал бы с красавицей итальянкой, если бы Генрих не окрикнул его:
— Ну, Ноэ, я купил все, что нужно. Пойдем?
— Прекрасная! — сказал Ноэ. — Соблаговолите передать вашему батюшке мой нижайший привет!
— С удовольствием, мессир, — ответила девушка. — А могу ли я узнать ваше имя?
— Ноэ, беарнский дворянин! Буду очень благодарен вам, если вы передадите мой привет своему батюшке, хотя…— тут Амори де Ноэ бросил на девушку убийственный взгляд, — хотя я с удовольствием зашел бы сам, если бы знал, когда буду иметь возможность застать его!
— Отец бывает дома каждый вечер. Приходите, как только будет дан сигнал к тушению огня, и вы непременно застанете его.
Ноэ откланялся, взял под руку своего царственного друга, кинул последний взгляд на прекрасную флорентийку и вышел из лавки,говоря Генриху:
— Пойдемте в Лувр. Господин Пибрак, наверное, будет удивлен нашим посещением!
Когда молодые люди ушли, Паола повернулась, чтобы скрыться в комнаты. Но приказчик удержал ее, сказав:
— Синьорина, вы опять нарушили приказ батюшки!
— Тебе-то какое дело, Годольфин! — надменно ответила она.
— Мне дано приказание следить за вами…
— А, так ты разыгрываешь подле меня низкую роль шпиона? — крикнула Паола. — Ты доносишь ему о каждом моем слове и поступке?
При виде разгневанного лица Паолы Годольфин, побледневший еще больше, упал пред ней на колени и с рыданием крикнул, простирая к ней руки:
