в полумиле от города им встретились отдыхавшие часовые, которые при появлении всадников неловко вытянулись во фрунт. И начиная с этого места, они постоянно проезжали мимо людей, привязанных к столбу и умирающих от жажды. Некоторые были уже мертвы — ужасные разложившиеся трупы, окруженные жужжащим облаком мух; когда лошади проезжали мимо, жужжание становилось громче. Смрад стоял нестерпимый, объевшиеся стервятники с отвратительными голыми шеями били крыльями, не в силах взлететь, и убегали от лошадей в кусты.
Хорнблауэр чуть было не спросил: «Еще непросвещенные, генерал?» — когда осознал бессмысленность подобного замечания. Лучше не говорить ничего, чем говорить попусту. Он молча ехал сквозь полчища мух и смрад, пытаясь представить себе внутренний мир человека, который оставляет трупы разлагаться, образно говоря, у самого своего порога.
Дорога вывела на водораздел, и Хорнблауэр ненадолго увидел внизу залив, синий, серебряный и золотой в лучах вечернего солнца, а посреди него — покачивающуюся на якоре «Лидию». Тут лес по обе стороны словно по волшебству сменили возделанные земли. Дорогу окаймляли апельсиновые деревья, за ними различались поля. Солнце, быстро клонившееся к закату, освещало золотые плоды и за поворотом ярко озарило большое белое строение, приземистое и длинное, прямо на пути всадников.
— Дом Эль-Супремо, — сказал Эрнандес.
Во дворике — патио — слуги взяли лошадей под уздцы.
Хорнблауэр неловко спешился и с горечью обозрел свои лучшие шелковые чулки — они были испорчены безвозвратно. Старшие слуги, которые провели их в дом, являли ту же смесь роскоши и нищеты, что и Эрнандес, — алые с золотом ливреи, драные штаны и босые ноги. Самый важный — его черты выдавали присутствие негритянской крови наряду с индейской и некоторую примесь европейской — вышел с озабоченным лицом.
— Эль-Супремо ждет, — сказал он. — Сюда, пожалуйста, и как можно быстрее.
Он почти бегом повел их по коридору к окованной бронзой двери, громко постучал, подождал немного, постучал еще раз и распахнул дверь, согнувшись при этом до земли. Хорнблауэр, повинуясь жесту Эрнандеса, вошел. Эрнандес прошел следом, и мажордом закрыл дверь. Это была длинная, чисто выбеленная комната. Потолок поддерживали толстые деревянные балки, резные и раскрашенные. В дальнем конце совершенно пустого помещения стоял одинокий помост, а на помосте в кресле под балдахином восседал человек, ради встречи с которым Хорнблауэра отправили вокруг половины земного шара.
Он не производил особого впечатления: маленький, смуглый, тщедушный человечек с пронзительными черными глазами и тусклыми черными волосами, уже немного тронутыми сединой. По виду его легко было догадаться о европейском происхождении с небольшой примесью индейской крови. Одет он был по-европейски, в алый, расшитый золотым позументом сюртук, белый галстук, белые панталоны, белые чулки, туфли с золотыми пряжками. Эрнандес склонился в раболепном поклоне.
— Вы отсутствовали долго, — сказал Альварадо. — За это время высекли одиннадцать человек.
— Супремо, — выдохнул Эрнандес (зубы его стучали от страха), — капитан выехал сразу же, как узнал, что вы его зовете.
Альварадо устремил пронзительные глаза на Хорнблауэра. Тот неловко поклонился. Он думал об одиннадцати незаслуженно выпоротых людях — они поплатились за то, что от берега до дома враз не доберешься.
— Капитан Горацио Хорнблауэр фрегата его британского величества «Лидия» к вашим услугам, сударь, — сказал он.
— Вы привезли мне оружие и порох?
— Они на корабле.
— Очень хорошо. Договоритесь с генералом Эрнандесом о выгрузке.
Хорнблауэр вспомнил почти пустые кладовые фрегата — а ему надо кормить триста восемьдесят человек. Мало того — как любого капитана, его раздражала зависимость от берега. Он не успокоится, пока не загрузит «Лидию» водой, провиантом, дровами и всем необходимым в количестве, чтобы в крайнем случае обогнуть мыс Горн и добраться если не до Англии, то хотя бы до Вест-Индии или острова Святой Елены.
— Я не смогу сгрузить ничего, сударь, пока не будут удовлетворены нужды моего корабля, — сказал он.
Эрнандес, слыша, как он кощунственно перечит Эль-Супремо, с шумом втянул воздух. Брови Альварадо сошлись; на мгновение показалось, что сейчас он поставит на место строптивого капитана, но тут же его лицо разгладилось — он понял, как глупо ссориться с новым союзником.
— Конечно, — сказал он. — Пожалуйста, скажите генералу Эрнандесу, что вам нужно, — он все обеспечит.
Хорнблауэру приходилось иметь дело с испанскими офицерами. Он прекрасно знал их способность обещать, но не делать, тянуть, ловчить и обманывать. Он догадывался, что повстанческие офицеры в Испанской Америке, соответственно, во много раз ненадежнее. Лучше изложить свои требования сейчас, пока есть слабая надежда, что хотя бы часть их будет удовлетворена в ближайшем будущем.
— Завтра мне надо заполнить бочки водой, — сказал он.
Эрнандес кивнул:
— Неподалеку от того места, где мы высадились, есть ручей. Если хотите, я пришлю людей вам на подмогу.
— Спасибо, но этого не потребуется. Этим займется моя команда. Кроме воды, мне нужно…
Хорнблауэр в уме перебирал бесчисленные нужды фрегата, проведшего семь месяцев в море.
— Да, сеньор?
— Мне нужно двести быков. Двести пятьдесят, если они тощие и низкорослые. Пятьсот свиней. Сто квинталов [6] соли. Сорок тонн корабельного хлеба, а если невозможно достать сухарей, то соответственное количество муки, печи и дрова для их изготовления. Сок сорока тысяч лимонов или апельсинов — бочки я предоставлю. Десять тонн сахара. Пять тонн табака. Тонна кофе. Вы ведь выращиваете картофель? Двадцать тонн картофеля.
По мере того как он перечислял, лицо Эрнандеса все вытягивалось и вытягивалось.
— Но, капитан… — осмелился вставить он, однако Хорнблауэр оборвал его.
— Теперь наши текущие нужды на то время, что мы в гавани, — продолжал он. — Мне потребуется пять быков в день, две дюжины кур, яйца, сколько сможете достать, и свежие овощи в количестве, достаточном для дневного потребления моей команды.
По природе Хорнблауэр был самым кротким из людей, но, когда дело касалось его корабля, страх потерпеть неудачу делал его неожиданно жестким и безрассудным.
— Двести быков! — повторил несчастный Эрнандес. — Пятьсот свиней!
— Именно, — неумолимо отвечал Хорнблауэр. — Двести тучных быков.
Тут вмешался Эль-Супремо.
— Проследите, чтобы нужды капитана были удовлетворены, — сказал он, нетерпеливо взмахнув рукой. — Приступайте немедленно.
Эрнандес колебался лишь долю секунды, потом вышел. Большая бронзовая дверь бесшумно затворилась за ним.
— С этими людишками иначе нельзя, — легко сказал Эль-Супремо. — Они хуже скотов. Совершенно напрасно было бы с ними миндальничать. Без сомнения, по дороге сюда вы видели подвергаемых наказанию преступников?
— Да.
— Мои земные предки, — сказал Эль-Супремо, — немало изощрялись, придумывая новые казни. Они с различными церемониями сжигали людей на кострах. Они с музыкой и танцами вырезали им сердце или выставляли на солнцепек в свежеснятых шкурах животных. Я нашел, что это совершенно излишне. Довольно приказать, чтобы человека привязали к
