Ознакомительная версия.
А Гуюк может, потому что его поддержат все, кто стоит за Туракиной и кто получит (и получает, в этом Батый не сомневался) из ее рук должности, богатства, привилегии. Этого будет достаточно, чтобы ненавистного Гуюка выбрали Великим ханом. И все, что может сделать Батый, – оттянуть эти выборы в надежде, что что‑то произойдет. Но надеяться не на что, Гуюк сильный и здоровый, а к тому же очень осторожный, и у Батыя своих людей в Каракоруме почти нет.
И все‑таки, как бы ни размышлял джихангир Бату, делать он должен одно: прекращать поход и разворачивать войска обратно в Каракорум. Но никто не должен подумать, что монгольские тумены уходят из‑за боязни, потому были оставлены заслоны, которым поручено с особой жестокостью расправиться с близлежащими городами и селениями.
Монгольские тумены, почтив как подобало память умершего Великого хана, поспешили на восток, только теперь южнее, чем шли туда. Все верно, к чему идти разоренными землями.
Снова ревели верблюды, снова скрипели повозки, кричали люди, поднималась пыль столбом, скрывая идущих с головой. Степи уже подсохли, но не успели выгореть на солнце, трава поднялась, идти было легко и привычно. Возвращаться домой, да еще и с такой большой добычей, всегда радостно.
Почему же столь задумчив джихангир?
Если для многих и многих воинов возвращение в родные степи было желанным, то для Батыя оно смертельно рискованно. Хан прекрасно понимал, что даже на курултай ехать опасно, он тянул время. Ко всем, кто мог встать на его сторону, Батый отправил гонцов, осторожных, ловких, верных, таких, что не попадутся и не предадут. Он хорошо понимал, что в Каракоруме нужны свои люди, и пытался решить для себя вопрос, как поступить.
Идти всем войском в Каракорум он не собирался, и не только потому что это означало потерять завоевания на западе, просто рядом с Гуюком им не жить, Гуюк все сделает, чтобы погубить своего врага, Туракина ему в этом поможет. Но и оставаться всем войском в кипчакских степях тоже нельзя. Отпустить часть туменов опасно, позади враги, которые не упустят возможности отомстить за разоренные земли. На севере русские князья, которые тоже постараются напасть…
Из многих зол всегда нужно выбирать меньшее, и вот теперь этот выбор предстояло сделать Батыю. Он знал, что под Великим небом нет ничего более неверного, чем судьба, способная меняться по сотню раз на дню даже для тех, кто убежден в своей силе и неприкосновенности. Жизнь полна зависти, коварства и предательства, яд и острый клинок решают в ней слишком многое. Но жизнь – борьба, и побеждает в ней сильнейший или хитрейший. Батый считал себя таким, значит, он должен обмануть всех – Гуюка, Туракину, саму судьбу…
В Каракорум к матери Мунке Сорхахтани, старшей жене Толуя, помчался, опережая остальных, еще один гонец. Он вез всего два слова: «Будь осторожна». Это был верный человек, даже если его спину порежут полосами, ногти вырвут, а руки поломают в суставах, он не скажет, кем послан, а сама Сорхахтани все поймет.
Когда‑то еще перед началом похода на вечерние страны хитрый Субедей тайно водил молодого Батыя к его тетке. Тогда хан не понял, к чему полководцу связываться с какой‑то вдовой Толуя. Да, Сорхахтани добрая, умная, но что могла вдова Толуя против Угедея и его властной супруги Туракины? Ничего. А что она могла сейчас? Батый не мог бы ответить и сам, просто знал, что Сорхахтани одна из немногих, кто на его стороне в Каракоруме, а потому должна выжить. Она не захотела стать женой Гуюка, хотя тот не слишком настаивал, как бы теперь злопамятный принц не отомстил.
Батый еще не понимал, как сможет использовать Сорхахтани в своих интересах, просто нужно, чтобы она выжила. Может, отправить ее сына Мунке к матери? Нет, пока рано, час решающей схватки с Гуюком не наступил, если поторопиться, можно его спугнуть и подставить под нож убийц самого Мунке.
Над всем воля Вечного неба, но Батый хорошо знал, что побеждает врага сильный, а выгоду из этой победы извлекает мудрый (или хитрый). И он совсем не желал, чтобы победа над урусами и вечерними странами досталась Гуюку только потому, что сам Батый сделал один неверный шаг. Рисковать нельзя, нужно выверять каждое действие. Но Субедей говорил, что, если не знаешь, как поступить, лучше подожди, время само подскажет.
Пока тумены монголов и всех, кто к ним примкнул, подчинившись законам Ясы, медленно тащились к границам степей подле уруских земель. Там можно перезимовать и двинуться дальше. Или не двинуться, если хан решит не ездить в Каракорум.
Как бы ни обманывал себя Батый, в глубине души он уже прекрасно понимал, что ни на какой курултай не поедет, слишком опасно для жизни. Он понимал и другое: он слишком оторвался от родины, теперь монгольские степи остались только в воспоминаниях, он ни за что не хотел бы жить в вечерних странах, но и в Каракорум возвращаться тоже не хочет. Оставалось одно: найти место для своей собственной ставки, которая станет столицей его собственной Орды. Огромного улуса Джучи.
Старший брат Орды не против, остальные братья тоже. Постепенно вызрело решение поставить столицу Белой Орды в степях, где зимовали, там вполне подходящие места, и кипчаки возражать не станут, они уже влились в его войско, подчинились его законам и хорошо выполняют его приказы.
Теперь предстояло решить вопрос с урусами. Пока монголы просто кочевали в низовьях ближе к морю, не так давно разоренные уруские княжества не поднимали головы. Что будет теперь?
Батый приказал принести себе большую шкуру верблюда, на которой когда‑то еще по приказу Субедея нарисовали расположение рек и озер земли урусов, пометили их города, проходы между болотами, торговые пути. Бывшие торговые пути, едва ли урусы смогли все восстановить. Эта шкура хранилась у Субедея, но теперь перешла во владение джихангира.
Два кебтеула внесли сундук со шкурой, открыли, осторожно расстелили.
– Света!
Когда ордынские тумены гнали мадьярского короля Белу до самого моря, а потом и дальше, он так спешил удрать, что бросил свои большущие шатры. Они были сделаны из ткани, но прочны и красивы. Батыю понравилось, и он приказал забрать шатры с собой. Зимой в них, конечно, жить невозможно, но для теплого времени года вполне подходило.
В таком шатре света много больше, чем в юрте, но все равно не хватало, чтобы разобрать все значки и пометки, сделанные по приказу полководца и его собственной рукой тоже. Быстро зажгли еще факелы, хан склонился над шкурой.
– Где мы сейчас?
Советник показал рукой немного неопределенно за границы шкуры:
– Где‑то тут, хан.
– Ого! Покажи, где мы кочевали прошлой зимой.
– Здесь, – рука советника-китайца указала на нитку реки почти у ее впадении в море.
Ознакомительная версия.
