Ознакомительная версия.
— Не хвастайтесь, капитан. Прошу вас, не хвастайтесь, — заговорил вдруг громким шепотом сержант Квик. — Ни за что нельзя поручиться, когда имеешь дело с женщиной. Сегодня она — мед, а завтра — яд, только Богу и погоде ведомо, почему. Не хвастайтесь, не то можем увидеть вас однажды ползающим на коленях за этой самой черной красавицей. Если хотите, можете искушать провидение, но не искушайте женщину, пока она не обернулась и не начала сама искушать вас, как она сделала это в незапамятное время.
— Перестаньте болтать глупости и позовите кеб, — холодно приказал капитан Орм. А Хиггс громко и грубо расхохотался. Я же вспомнил Бутон Розы и ее нежный голос и задумался. «Черная красавица»! Что скажет этот молодой человек, когда перед его глазами предстанет ее красивое и нежное лицо?
Мне показалось, что сержант Квик далеко не так глуп, как это представлялось капитану Орму. Что же касается самого капитана, — он был нашем спутником по экспедиции, и все же я предпочел бы, чтоб он был старше годами или чтобы та дама, которая недавно отвергла его, продолжала еще быть его невестой. Борясь с различными трудностями, я узнал, что необходимо стараться устранить самую возможность любви, когда хочешь добиться успеха дела, особенно на Востоке.
Глава III. Профессор отправляется пострелять
За все время нашего трудного путешествия через пустыню не случилось почти ничего такого, чем стоило бы занять внимание читателя, пока мы не вышли из леса и не вступили на равнину, которая окружает горы Мур. В Асуане капитан Орм получил письмо и несколько телеграмм, извещавших его о том, что сын его дяди внезапно заболел и умер, так что он снова сделался наследником того большого состояния, которое он считал потерянным для себя; вдове дяди была назначена только пожизненная пенсия. Я поздравил Оливера и высказал предположение, что нам, вероятно, придется совершить путешествие в Мур, лишившись его общества.
— Отчего же? — спросил он. — Я сказал, что еду, и намерен продолжать путь с вами. К тому же я подписал обязательство ехать.
— Совершенно верно, — ответил я, — но обстоятельства изменились. Приключение, интересное для образованного и отважного молодого человека, не имеющего почти никаких средств, не может интересовать того, для кого открыты все пути. Вы можете стать членом парламента, стать пэром. Можете выбрать какую угодно жену. Ваша карьера теперь обеспечена. Не отказывайтесь от всего этого лишь ради того, чтобы, быть может, умереть от жажды в пустыне или пасть, сражаясь с неведомыми племенами.
— Я не горевал, когда потерял богатство, — возразил он. — И не стану петь оттого, что оно вернулось ко мне. Что бы ни было, я еду с вами, и никто не отговорит меня. Единственное, что еще придется сделать, раз после меня останется так много добра, — это написать завещание; я напишу его и отправлю домой.
Как раз в это мгновение вошел профессор, за ним следовал мошенник-араб, у которого Хиггс купил какие-то древности. Выставив наконец за двери купца, мы объяснили профессору, как обстоят дела, и Хиггс, отнюдь не эгоистичный, когда дело идет о важных делах, хотя ему присущ этот недостаток в отношении мелочей, согласился со мной и сказал, что, по его мнению, Оливеру следует распрощаться с нами и вернуться в Англию.
— Не трудитесь, дорогой друг, — ответил капитан, — и не расточайте доводов. — И он кинул Хиггсу через стол письмо, содержание которого я узнал позже. Короче говоря, та самая девушка, которая была обручена с Оливером и отказала ему, когда он потерял состояние, теперь снова переменила свое отношение к нему, и, хотя она и не называла причины, произошло это, вероятно, вследствие неожиданной смерти сына его дяди.
— Вы ответили на это письмо? — спросил Хиггс.
— Нет, — сказал Орм и стиснул зубы. — Я не отвечал и не отвечу ни письмом, ни лично. Завтра я отправлюсь в Мур и стану путешествовать до тех пор, пока это будет угодно судьбе, а пока что я пойду взгляну на высеченную в скале скульптуру неподалеку от водопада.
— Ну, все в порядке, — заключил Хиггс после его ухода, — я очень рад этому, потому что уверен, что он пригодится нам, когда мы столкнемся с этими фенгами. Боюсь, что если бы он уехал, сержант тоже уехал бы с ним, а что бы мы стали делать без Квика?
Позднее я разговаривал на ту же тему с самим Квиком и повторил ему свое мнение.
Сержант выслушал его с тем вниманием, которое он всегда оказывал мне.
— Прошу прощения, сэр, — сказал он, когда я кончил говорить, — но, по-моему, вы оба одновременно и правы, и не правы. Всякая вещь имеет оборотную сторону, не правда ли? Вы полагаете, что капитан не прав, рискуя жизнью, когда у него теперь столько денег? Деньги, сэр, грязь, а раз капитан подписал условие, он должен ехать, и, кроме того, ни один волосок с его головы не упадет раньше времени, отпущенного ему.
А теперь, сэр, я пойду пригляжу за верблюдами и за теми еврейскими парнями, которых вы называете «абати», а я считаю просто мерзавцами; если они снова запустят пальцы в ящики с пикриновой солью, думая, что это варенье, как они это сделали вчера, когда я накрыл их, в Египте случится кое-что такое, от чего фараоны перевернутся в своих гробах, а десять казней египетских покажутся детской забавой.
На следующий день мы выехали по направлению к горам Мур.
Еще одно событие, достойное того, чтобы рассказать о нем, произошло в конце второго месяца нашего четырехмесячного путешествия.
Уже несколько недель ехали мы по пустыне; около двух недель, если память мне не изменяет, прошло с того дня, как Орм купил пса Фараона, о котором я расскажу ниже, и мы добрались до оазиса, который носит название Зеу, где я останавливался, когда пробирался в Египет. В этом оазисе, который не очень велик, но зато изобилует водой и финиковыми пальмами, нас приняли очень хорошо, потому что во время моего первого посещения этого оазиса мне посчастливилось вылечить местного шейха от воспаления глаз, а многих его подданных — от разных других болезней. Поэтому, хотя я и стремился поскорее отправиться в дальнейший путь, я согласился с мнением других, которые считали разумным уступить желанию проводника нашего каравана, опытного и умного абати (я все же никак не мог заставить себя верить ему) по имени Шадрах, и остановиться в Зеу на целую неделю, чтобы дать отдохнуть и подкормиться верблюдам, страшно отощавшим за время перехода через пустыню.
У этого Шадраха, которого, кстати сказать, его товарищи по неведомым мне в то время причинам звали Кошкой, был на лице тройной рубец. Сам он объяснил мне, что это след от когтей льва. А львы, надо сказать, были злейшими врагами племени зеу. В определенное время года — вероятно, тогда, когда им становилось трудно находить пищу, — они спускались с холмов, тянувшихся на восток и на запад приблизительно в пятидесяти милях к северу от оазиса, перебирались через пустыню, убивали множество скота, принадлежащего зеу, — верблюдов и коз, а часто и людей. Бедные зеу не имели огнестрельного оружия и были беззащитны против львов. Чтобы спасти стада, они загоняли их на ночь за каменную ограду, а сами прятались по хижинам, которые редко покидали между закатом и рассветом, разве только для того, чтобы подбросить горючего материала в постоянно пылавшие костры — единственное средство, имевшее целью напугать хищников, если они заберутся в селение.
Ознакомительная версия.
