Стан пошел…
По линии стана на фоне багровых всполохов то там, то здесь маячили силуэты людей. Их было мало, они, если б случилась надобность, не могли подать друг другу голос. Каждая рабочая точка имела телефонную связь, аварийные сигналы, и кое–где вмонтированы телекамеры. Против каждой клети — а их было на линии девять, — прижавшись к стене под самым потолком, «играла» бликами огней кабина, похожая на корабельную рубку — то были операторские посты. За стеклом — оператор, один из девяти капитанов стана. Вон та первая кабина — главная; там Старший оператор стана, там Павел Лаптев… Вон силуэт над пультом, — не он ли?..
Бродов прошел на другую сторону стана, пошел по линии искать «прорехи», больные места в автоматике. С Лаптевым решил встретиться в другой обстановке — вечером зайдет к нему домой.
Возле средней клети лист шел достаточно тонкий и широкий. Тут не было фейерверков из раскаленных окалин. У кромки листа на тонких реях, точно на треноге, стоял прибор, похожий на толстую подзорную трубу и рядом с ним — несложная система рычагов. Это — «Видеоруки» — детище Вадима Бродова, его изобретение.
В трубу озабоченно заглядывал какой–то молодой человек, Бродов свернул к нему, тронул его за рукав. И тут увидел синие очки, белую рубаху, модный галстук и недобрый, неспокойный взгляд сквозь непроницаемую синь стекла.
— Феликс! Привет, братишка, тебя не сразу и узнаешь — ты возмужал и окреп здесь, на стане.
Бродов–младший снял очки, широко и радостно заулыбался брату.
— А-а, столичный начальник! Не часто ты нас балуешь.
— Что отец, здоров ли?
— Отец — молодец, он тут у нас заводской оркестр возглавил; такую, я тебе скажу, программу подготовил. Да ты во Дворец культуры к нему зайди.
— Буду, буду. А сейчас ты мне «прорехи» покажи, — ну, те… В системе автоматики.
— Вот первая! — показал на «Видеоруки» Феликс.
— Ты брось свои шуточки! Мой прибор — умница.
— Умница, может быть, да только лодырь он порядочный, твой прибор. Лист косит, а он, подлец, видит и в ус не дует.
— Косит? И как же?.. Неужели стан останавливают? — Зачем останавливать. Вон, молодца приставили. Егор Лаптев вместо прибора лист подправляет.
— Лаптев? Сын Павла Лаптева?
— Да.
В лучах фонаря, подвешенного на ферме у стены, ловко орудовал длинным крюком дюжий парень. Он подправлял торец летящей по рольгангам огненной полосы, если полоса выбивалась из колеи и сползала с рольгангов в сторону. «Вот он–то один из двадцати… Тех, что на «прорехах…» — вспомнил он фразу академика Фомина — именно так сказал он на коллегии министерства. И все тогда повернулись к Бродову, и министр укоряюще посмотрел на него из–под очков–дескать, хороша твоя автоматика! Двадцать человек на прорехах.
Вон один из них — сын Павла. С ним надо непременно побеседовать. Но как?.. Парень все время занят.
Бродовы отошли в сторонку, наблюдали за движением листа, за тем, как парень время от времени подталкивает огненную полосу шириной в два метра в свое «русло» — на рольганги. Лист капризничает — забирает в сторону не на сантиметр, как обычно, а на три–четыре, — парень весь напрягается, проворно шурует своей кочергой, — лист, скользя о выступ крючка, визжит, сыплет искрами, но парень непреклонен, он знает повадки быстро текущей огненной реки, умеет её усмирять.
Под гигантской стеклянной крышей вдруг раздалась сирена, и стан, словно поезд, встретивший препятствие, затормозил; огненная река оборвалась, улетела в пролет калибровочных клетей; рольганги, поблескивая в лучах неонового света, крутились все тише, тише, пока не остановились совсем. Вновь наступила дышащая жаром тишина.
Парень приставил к стене крюк, присел на ящик с песком.
— Будешь беседовать? Пойдем!
Вадим не торопился. Спросил:
— А там, впереди — тоже «Видеоруки» стоят?
— Да, и там. И тоже не видят и не поправляют. Их шесть на линии… и все барахлят. А то ещё лазерные весы есть и счетчики — тоже не вешают и не считают. Одно слово — «прорехи».
Вадим, подстегнутый ехидным замечанием брата, двинулся к Лаптеву и, пользуясь тем, что стан остановили, обратился к Егору, как к знакомому:
— Здравствуй, Егор! Ты меня знаешь?
— К сожалению, нет. Но…
Лаптев–младший улыбнулся, смущенно переступил с ноги на ногу и как–то неловко повел богатырским плечом. Он, как показалось Бродову, не походил на Павла, по крайней мере на того молодого Павла, которого помнил Вадим. Но стоило Бродову получше разглядеть скуластое лицо парня, круглые темные глаза, густую копну прямых волос, и он увидел того сильного, смелого Павла, каким остался в его памяти фронтовой командир.
Егор, доверчиво улыбнувшись, поинтересовался:
— Вы не брат Феликса? Уж больно похожи.
— А отец… Тебе ничего не говорил обо мне твой отец? — словно не слыша Егора, спросил Бродов.
— Будто бы нет.
— Он сейчас в цехе?
— Вон… — Егор кивнул в сторону операторского поста.
— Хорошо, хорошо, — заторопился Бродов. — Як нему потом… потом… А вы?.. А ты?.. Крючочком орудуешь?
— Кочергой! — Егор, пнув ногой длинный тяжелый крюк, похожий на кочергу, добавил: — Будто бы по вашей милости… То есть, не по вашей лично… Институт ваш вроде бы напортачил. Вон те глазки понаставил.
Бродов почувствовал, как загорелись от стыда уши, как под рубашкой на плечах и на лопатках выступил холодный пот. Егор, отступая в сторонку, продолжал бить, как дубинкой:
— Вадим Михайлович, к ответу его… Портача несчастного.
— Какого портача?..
— Ну этого… Который «Видеоруки» изобрел.
— Ладно, Егор, ладно, — направляясь к выходу, затараторил Бродов. — Ну бывай. Вечером зайду к вам. Отцу скажи — зайду. Мы с твоим отцом… Рассказывал он, наверное, да забыл ты. Зайду вечером, слышишь?..
Бродов долго ходил взад–вперед по обочине дороги все с тем же выражением злой досады и нетерпеливого раздражения на лице. «Видеоруки» не только его детище, они — его имя в науке! Эти «руки» поначалу вроде бы и видели, устраняли перекосы. Сейчас же «Видеорука» опустилась ему на голову и крепко ударила стальным кулаком. «Их шесть на линии… и все барахлят». К несчастью, они стали барахлить и на других станах. Два механических завода запустили их в серию — Вадим добился, распространил заказы, а «руки» оказались…
«Лаптев теперь подогреет Фомина, а он, старик, все может… — подумал Вадим о генеральном конструкторе стана. — Он на стане днюет и ночует и все берет на карандаш. От него ничего не скроется, не убежит… А тут ещё Лаптев!.. А, черт!..»
