Ознакомительная версия.
– Я вспоминаю, вспоминаю по мере того, как ты рассказываешь. Прошу тебя, продолжай дальше! – взмолился я.
– Ты очень понравился Исмаилу, и он часто сажал тебя на свою прекрасную лошадь, и вы ехали вместе. Так продолжалось несколько дней. До Индора было уже рукой подать, и мы решили довести дело до конца не мешкая. Наконец-то Исмаил подал сигнал к нападению, и мы уничтожили всех. Ганеша убил твою мать, а мне было поручено покончить со старухой, твоей нянькой. Не остался в стороне и сам Исмаил: если я правильно помню, именно он задушил твоего отца. Кстати, когда Исмаил подал джирни, ты сидел на его лошади и, пытаясь переехать ручей, свалился с седла на камни. Упав, ты не шевелился, и я решил было, что ты убился до смерти. Впрочем, немного погодя, ты пришел в себя и застонал. К тебе бросился Ганеша и накинул платок на твою шею. Он уже было начал душить тебя, но тут Исмаил, испустив громкий крик: «Не тронь его!», подскочил к Ганеше и со всей силы отпихнул того в сторону. Между ними вспыхнула яростная ссора, однако Исмаил смог отстоять твою жизнь и повел тебя с этого места, но ты вдруг увидел тела своих убитых родителей. Ты бросился к матери и обхватил ее мертвое тело обеими руками. Когда мы попытались увести тебя от нее, ты в диком гневе и отчаянии осыпал нас яростными проклятьями, бешено кусался и плевался, однако вскоре потерял сознание. Исмаил, после того как были погребены тела, сел на коня вместе с тобой, и мы уехали оттуда.
Я не знаю, как только тебе удалось перенести тяготы и лишения нашего похода, ведь ты был совсем худеньким и нежным ребенком. Все говорили, что ты, конечно, умрешь в дороге, но ты выжил. Исмаил и Ганеша очень повздорили из-за тебя. Ганеша говорил, что ты слишком большой для усыновления, что ты вспомнишь все происшедшее с твоими родителями и выдашь нас, поэтому тебя следует как можно скорее придушить, пока не поздно. К тому же ты опять обругал его последними словами (просто удивительно, откуда ты их столько знал!), и Ганеша пришел в яростное исступление. Он с Исмаилом чуть было не вытащили сабли из ножен и не начали биться друг с другом, но мы разняли и угомонили их. Исмаил отвез тебя к себе домой. Он был женат, но бездетен. По мере того как ты подрастал, он все более гордился тобой, сожалея в разговорах с нами лишь о том, что твой отец не взял с собой твою сестру, которую он тоже охотно удочерил бы.
– Мою сестру! – воскликнул я в ужасе.
– Да, Амир Али, твою сестру. Я слышал, как Исмаил говорил, что она была слишком мала, и твой отец оставил ее дома, в Эклере. Я думаю, что она и сейчас живет там, и ты сможешь повидать ее, если только выберешься из этой проклятой дыры.
Поняв и вспомнив все, я чуть не сошел с ума от горя и ужаса. Ведь это я собственными руками задушил свою сестру и сорвал с ее шеи амулет – старую серебряную рупию, ту саму рупию, которую подарил на память о себе, отправляясь в путь. Мой разум не смог выдержать такого удара. Я, кажется, потерял рассудок и долгие дни после этого страшного рассказа Аппу не мог прийти в себя. Я не ел и не пил и целыми днями выл от горя, катаясь по полу, словно бесноватый дервиш. Когда все же отчаяние отхлынуло от меня и я вновь обрел дар речи, то первым делом потребовал от Аппу признаться, что он выдумал всю историю. Тот упорно стоял на своем, и мне ничего не оставалось делать, как окончательно убедиться в том, что мне придется жить до конца дней своих с этим страшным грехом, которого не искупить никакими молитвами и которого я никогда сам не прощу себе.
На четвертом году заключения Аппу умер. Я остался один, совсем один со своими тяжелыми мыслями, продолжая все время думать о сестре. Лишь иногда тюремщик выводил меня на короткую прогулку.
На седьмой год умер старший тюремный надзиратель, ввергший меня в это узилище, и его место занял новый дарога, который распорядился перевести меня в более просторное и чистое помещение. Рядом с ним частенько проходили разные люди; я с интересом наблюдал за ними, а иногда мне удавалось перекинуться парой слов с кем-нибудь из них, что помогало мне отвлечься хоть немного от моих ужасных воспоминаний.
На двенадцатом году заключения умер старый раджа, и на трон взошел его сын. Мое сердце затрепетало в надежде наконец обрести свободу, ибо я слышал от своих тюремщиков о старинном обычае выпускать на волю преступников, когда в этом княжестве воцарялся новый раджа. Именно так все и произошло. Я отчетливо помню тот счастливый день, когда ко мне вошли тюремщики, сбили с меня оковы и отвели к дароге. Он объявил, что раджа дарует мне свободу, и распорядился выдать грубую одежду и пять рупий.
– Берегись, Амир Али! – сказал он, вручая мне пять рупий. – Не вздумай опять заняться своим старым промыслом. Ты уже почти старик, ты сед и слаб, и самое лучшее для тебя – это поскорее забыть о своем прошлом и заняться наконец каким-нибудь мирным делом.
Допрос у англичанина. Казнь Ганеши
Так закончилось мое заключение, в котором я пробыл целых двенадцать лет. Я стал свободным, но куда мне теперь было деваться? Проведя несколько дней в раздумье, я так и не решил, что мне делать дальше. Мои друзья наверняка забыли обо мне, думая, видимо, что я давно умер, да и где их искать? Не считая дочери, у меня не оставалось ни одного близкого человека на всей земле, да и нужен ли ей такой отец! В конце концов непреодолимое желание видеть ее взяло верх, и я, купив платье бродячего дервиша, отправился в путь в Джалоне, где когда-то, очень давно, я провел немало счастливых дней со своей любимой семьей.
Прибыв в Джалоне, я первым делом отправился к старому мулле, который оставил у себя мою дочь. Увы, меня ждало горькое разочарование: его не было, и какой-то человек, живший теперь в его доме, сказал, что мулла уже давно переехал в Дели. Я спросил его и о дочери, но услышал в ответ, что она вышла замуж и уехала со своим мужем из Джалоне в какую-то деревню, однако ее названия он не знал и не имел даже представления, где эта деревня может находиться.
Я побрел прочь. Единственным человеком, который мог еще помнить меня в этом городе и которому я мог открыться и попросить о помощи, был один старый дервиш, живший, как я мог припомнить, в собственном крошечном домике на окраине Джалоне. Мне удалось найти его – он превратился в совсем дряхлого старца и промышлял тем, что ползал по городу на четвереньках, вымаливая у прохожих подаяние. Он не узнал меня, хотя в свое время частенько навещал мой дом и ему перепадало немало от моей щедрости. Решив не торопиться с признаниями, я постепенно разговорил его и, когда тот ударился в воспоминания о тхагах и обо мне (причем он горько сожалел о моей несчастной судьбе), снял с себя личину дервиша и сказал, что он говорит как раз с самим Амиром Али. Старик был немало поражен. Придя в себя, он поведал мне печальную историю моих прежних товарищей: большинство из них либо уже умерли своей смертью, либо были пойманы и казнены англичанами, которые за время моего заключения прибрали к рукам владения многих раджей.
Ознакомительная версия.
