— Погоди! — предостерегающе поднял руку консул, останавливая Эвдема на полуслове. — А вот об этом не надо говорить даже здесь. Не следует всем знать того, о чем известно в Риме лишь единицам. Пусть все считают, что Аттал умер от солнечного удара или от сердечного приступа. Лучше скажи, чего ты хочешь от Рима за свою услугу? Великую услугу! — подчеркнул он.
Поняв, что настал тот миг, о котором он мечтал все эти годы, Эвдем плеснул в кубок вина и, отпив немного, чтобы успокоиться, сказал:
— Атталу и боготворившему его народу я отомстил сам. А от Рима прошу одного: сделать меня вашим наместником в Пергаме, всецело покорным и преданным вам.
Муций Сцевола отрицательно покачал головой.
— Что? — побледнел вельможа. — Но почему?!
— Потому, что римской провинцией не может управлять не римлянин! — твердо ответил консул.
— Это точно? — ошеломленно пробормотал Эвдем.
— Да. Это я тебе говорю не как консул, а как законовед.
Эвдем с минуту смотрел на человека, отобравшего у него единственную надежду, которой он жил. Весь смысл его жизни рухнул в одно мгновенье! Но это был сильный, мужественный человек…
— Что ж, — с трудом справившись с собой, наконец, заметил он, — значит, с меня будет достаточно и мести.
— Может, я могу помочь тебе в чем–то другом? — участливо спросил Муций Сцевола.
— В чем? — усмехнулся Эвдем и, подумав, добавил: — Разве что только прикажешь своим легионам превратить огромный Пергам снова в ту же крошечную крепость, какой он был во времена великой державы Ахеменидов!
— И куда же ты подашься теперь? — задумчиво спросил консул, размышляя уже не о судьбе Эвдема, а о том, что хорошо, что в Риме вот уже несколько веков нет царей. И всем противникам республики вот оно — живое возражение в облике этого потомка Дария или Артаксеркса. Двести лет прошло со времени их гибели, а этому все неймется, все играет, бурлит царская кровь…
В ответ Эвдем неопределенно пожал плечами и вздохнул:
— Кто знает?.. Может, в Парфию. А может, в Понт или Бактрию, туда, где когда–то правили мои предки…
Вежливо поблагодарив хозяина за отдых и беседу, он сделал попытку подняться с ложа, но консул остановил его:
— Куда же ты на ночь? Останься! И потом, гости, за которыми я разослал всех своих ликторов, не простят мне, если не увидят такого редкостного посланника!
Словно в подтверждение его слов, дверь распахнулась, и раб–привратник пропустил в перистиль первого гостя, стройного римлянина в белоснежной тоге.
— Сцевола! — с порога вскричал тот, бросаясь к консулу. — Это правда?!
— Правда, Тиберий! — кивнул Муций Сцевола. — Тебе это может подтвердить посланник из Пергама, привезший завещание. А это — Тиберий Гракх! — представил он римлянина Эвдему.
Эвдем с интересом посмотрел на молодого человека с мягкими чертами лица и большими выразительными глазами. Народный трибун порывисто пожал ему руку и снова обратился к Сцеволе:
— Мой аграрный закон спасен! Теперь я знаю, что мне делать. Завтра же я внесу на рассмотрение сената новый законопроект, но которому все сокровища пергамского царя будут распределены между гражданами, получающими новые участки! И этим дашь новый повод недовольным тобой, и особенно, твоему родственнику Назике, для нападок на тебя! — возразил консул.
—Нападок? — переспросил Тиберий. — Да я посмотрю на их лица, когда скажу им, что раз Аттал завещал свое царство римскому народу, то и казной его должен распоряжаться римский народ!
—Опомнись! — воскликнул Сцевола. — Или тебе мало печальной участи Муция, которого ты выдвинул народным трибуном на место Марка Октавия? Весь Рим знает, что он был отравлен по приказу Сципиона Назики! Да, я всегда поддерживал, и буду поддерживать тебя и твои начинания. Но я не хочу стать очевидцем твоей гибели!
— А я не хочу останавливаться на полпути! — уже спокойно заметил Гракх. — И поверь мне, доведу до конца не только это дело с наследством Аттала. Я проведу в жизнь новые законы о выдаче денег получившим землю крестьянам; сокращении срока военной службы, чтобы они вновь, как прежде, не возвращались к разоренным участкам; обжаловании судебных решений перед народным собранием…
— Юпитер Громовержец! Это же настоящая война сенату! — привстал с ложа Сцевола.
—Да, — кивнул Тиберий. — Пожалуй, это можно назвать войною. И я объявлю ее завтра.
Он устроился на свободном ложе, привычно подставил голову рабу, надевшему ему венок из свежего сельдерея, и задумчиво добавил:
— Только бы мне завтра хватило на это сил, а после — времени…
Один за другим подходили новые гости.
—Аппий Клавдий — сенатор и член комиссии по переделу земли! — называл консул, и Эвдем, видя перед собой пожилого человека с насмешливым, слегка чудаковатым лицом, вспоминал сообщения своих агентов: «Аппий Клавдий, жрец авгур и принцепс сената, один из опытнейших политиков нашего времени».
—А еще тесть нашего любимого Тиберия, дед его великолепного сына и, не менее прекрасной, дочери, и триумфатор! — сделал добавление к словам Сцеволы Аппий Клавдий, приветливо кивая пергамскому посланнику.
«Ах, да! — вспомнил Эвдем. — Однажды, после победы, которую отказался праздновать сенат, этот чудак сам устроил себе триумф и в гордом одиночестве проехал по Риму в триумфальной колеснице!»
— Публий Лициний Красе, наш будущий консул и верховный жрец!
— И тесть Гая Гракха! — с улыбкой поддержал Аппия Клавдия стройный мужчина лет сорока пяти с легкой сединой на висках.
— Жаль, что Гая опять нет с нами, то–то обрадовался бы такой новости! — вспомнил Сцевола о брате Тиберия, а Аппий Клавдий недовольно пробурчал:
— Он там воюет, а мы должны мерить землю и ругаться с патрициями! Неизвестно, кому еще легче! Там враг перед тобой, знай — руби его да коли, а тут, того и гляди, получишь удар в спину!
— Гай Биллий! — продолжал представлять Сцевола, и Эвдем увидел, как вбежавший юноша лет двадцати бросился к Тиберию и обнял его с восторженным криком:
— Тиберий, мы спасены!
— Почему ты оставил охранников моего дома одних? — отталкивая юношу, спросил Гракх. — Или ты хочешь, чтобы с моей Клавдией и детьми расправились так же, как с несчастным Муцием?
— Прости, не смог удержаться, чтобы не поздравить тебя и всех нас! — снова обнял Гракха Гай Биллий и поспешно выбежал из перистиля.
— Философ Блоссий! Фульвий Флакк! Диофан! — продолжал консул и вдруг проворно поднялсяс ложа и, разведя руки для объятий, двинулся к двери: — Полибий! Ты ли?! Какими судьбами, старина?!
