Ознакомительная версия.
Бодрость духа, всегда отличавшая Диона, уступила место лихорадочному беспокойству; а его верный старый друг тоже утратил душевное спокойствие, так как флот, в котором служили его сыновья, должен был скоро встретиться с флотом Октавиана.
Однажды он вернулся из города в глубоком волнении: Пелусий сдался.
Но никто не встретил старика на острове.
Что же случилось?
Уж не открыто ли убежище беглецов, и не увезли ли их вместе с семьей Пирра в город, в тюрьму?
Бледный как смерть, но сохраняя присутствие духа, он направился к жилищу. Диону и его отцу он был обязан высшим благом — свободой, а также и всем своим достоянием. Но если его опасения не напрасны, он останется одиноким, жалким нищим. Что же, если даже придется пожертвовать всем для того, кому он был всем обязан, Пирр сумеет покориться судьбе.
Было еще светло.
Никто не вышел ему навстречу; только огромный сторожевой пес Аргус бросился к хозяину с веселым лаем.
Пирр уже хотел взяться за ручку двери, когда она распахнулась настежь.
Дион увидел старика и, веселый, счастливый, упоенный радостью, ниспосланной ему в этот день, кинулся на шею своему другу, восклицая:
— Мальчик, и какой чудесный мальчик! Мы назовем его Пирром.
Светлые слезы покатились по щекам и седой бороде рыбака. Жена подошла к нему, приложив палец к губам, и он шепнул ей на ухо:
— Когда я привез их, ты опасалась, что горожане навлекут на нас гибель… но ты все-таки приняла их… и… его назовут Пирром… Чем заслужил я, маленький человек, такую награду!
За этим радостным днем последовали и другие, полные веселья, не омраченные никакими тревогами. Елена постоянно проявляла внимание и заботу о малыше, а старушка Хлорида и жена рыбака помогали молодой женщине своим опытом.
Все согласились, что еще не бывало такой милой матери, как Барина, и такого чудесного ребенка, как маленький Пирр. Но Диона ничто не могло удержать теперь на острове.
Тысячи обстоятельств, казавшихся до сих пор незначительными, теперь приобрели огромный смысл в его глазах и требовали его личного вмешательства. Он был отцом, и всякая небрежность в делах могла дурно отразиться на его ребенке.
Загоревший, с длинными кудрями и бородой, с огрубевшими от работы на верфи руками, в простом рыбацком платье, он стал почти неузнаваем. Никто бы не признал прежнего изящного франта в этом моряке.
Конечно, предприятие было небезопасно, но необходимость увидеться с матерью Барины, с ее дедом и бабкой, с Горгием заставляла его рискнуть, и однажды вечером, в последний день июля, он отправился в город, не сказав об этом Барине, которая теперь не покидала комнаты.
Ему было известно, что Октавиан расположился на восток от города, у ипподрома. Даже со Змеиного острова видны были палатки римлян на белых холмах. В день отъезда Диона Пирр привез известие, что Антоний со своими всадниками разбил конницу Октавиана. На этот раз известие о победе грозило Диону серьезной опасностью, так как дворец в Лохиаде был ярко освещен и набережная кишела народом. Толковали о победе, рассказывали, что к Марку Антонию вернулась его прежняя доблесть, что он бился, как герой.
Многие из тех, кто проклинал его вчера, сегодня присоединили свои голоса к приветствиям в честь нового Диониса.
В доме Горгия поздний гость застал только стариков. Они уже знали о счастье внучки. Обрадовавшись Диону, они хотели немедленно послать за своим другом и будущим сыном Горгием, который был в собрании эфебов. Но Дион решил отправиться туда сам.
Впрочем, он не сразу расстался со стариками, так как хотел повидаться с Береникой и нубиянкой Анукис. Они со времени рождения малыша каждый день заходили к философу, первая для того, чтобы узнать новости насчет дочери и внука, вторая — чтобы взять письма, которые она передавала на рынке Пирру.
Сначала пришла Анукис. Она радостно поздоровалась с Дионом, и хотя ей очень хотелось расспросить его о молодой матери, она подавила это желание и поспешила к Хармионе сообщить ей о прибытии нежданного гостя.
Береника явилась на этот раз в самом тревожном настроении.
Ее брат Арий со своими сыновьями вынужден был укрыться; им угрожала серьезная опасность. До сих пор Антоний благодушно относился к отношениям Ария с Октавианом; но теперь, когда последний расположился под самым городом, дом философа, который в детские годы Октавиана был его наставником и руководителем, а позднее другом, был по приказанию Мардиона занят скифской стражей. Самому Арию и его сыновьям было запрещено оставаться в городе, так что он с большим риском укрылся ночью в доме своего друга.
Напуганная женщина опасалась самых трагических последствий для своего брата в случае победы Антония, что, впрочем, не мешало ей от души желать успеха царице. Она, ожидавшая всегда несчастья, верила в возможность победы, так как смелый военачальник, по-видимому, совершенно оправился после поражения при Акциуме. Так же неустрашимо, как в прежние времена, вел он своих всадников на неприятельские ряды; так же легко размахивал огромным мечом, которым двадцать пять лет назад уложил Архелая недалеко от места нынешнего сражения. В своем золотом вооружении, в шлеме, прикрывавшем его львиную гриву, он действительно походил на своего предка Геркулеса, что признала и Хармиона, явившаяся вскоре после Береники. Она отпросилась у Клеопатры, чтобы расспросить Диона о молодой матери и ребенке, который был дорог ей, как первый внук человека, чья любовь, хотя и отвергнутая Хармионой, оставалась отрадным воспоминанием в ее жизни.
Дион нашел, что она сильно изменилась. Волосы сплошь поседели, щеки впали, складки около рта придали ее лицу скорбное выражение, сменившее прежнюю приветливую ясность. К тому же она, по-видимому, недавно плакала. И в самом деле, ей пришлось пережить печальные минуты.
Победа Антония праздновалась с великой помпой.
Он сам председательствовал на пиру, увенчанный по обыкновению пышной листвой и великолепными цветами. Рядом с ним сидела Клеопатра в светло-голубом платье, украшенном цветами лотоса и осыпанном жемчугами и сапфирами, как и маленькая корона на ее голове. Хармиона уверяла, что она еще никогда не была так красива. Но — об этом она умолчала — румянец на увядающих щеках Клеопатры был теперь искусственным.
Их встреча с Антонием после битвы, когда он, еще в полном вооружении, прижал ее к сердцу так пламенно, точно снова завоевал свою прежнюю любовь, была поистине трогательным зрелищем. Лицо царицы тоже сияло счастьем. Когда представили всадника, особенно отличившегося в сражении, она наградила его шлемом и панцирем из чистого золота.
Но еще до начала пиршества ей пришлось убедиться, что конец действительно наступает. Всадник, которого она так щедро одарила, спустя несколько часов перебежал к римлянам. Антоний послал Октавиану вызов, но тот отвечал, что его сопернику и без того не избежать смерти.
Ознакомительная версия.
