— Прошу прощения, я ищу доктора Лютера! — Катарина улыбнулась своей сияющей улыбкой, но человек смотрел на нее в полном недоумении, потом глубоко вздохнул и нахмурился. Катарина ему явно помешала.
Она набралась смелости и снова обратилась к нему:
— Извините, господин, но я и мои сестры недавно бежали из монастыря в Нимбшене…
— Так что же привело вас сюда?
Человек сердито смотрел на молодую женщину совершенно не похожую на монахиню. Своей чинной, вежливой манерой говорить и гордой осанкой она напоминала дворянку.
— Ведь доктор Мартин Лютер живет именно здесь? — спросила Катарина. — Он призвал монахов и монахинь служить Господу в миру, а не за монастырскими стенами. Именно это мы с сестрами и решили сделать.
Собеседник смотрел на Катарину с недоверием. Он подавил в себе желание рассмеяться, хотя ему вдруг очень этого захотелось. «Непостижимо! — подумал он. — И все это после горестей последних дней!» Поспешным движением руки он указал даме на скамью.
— Добрый господин, нас вывезли из монастыря в бочках из-под селедки. Если бы у меня были длинные волосы, они до сих пор пахли бы рыбой. Два дня и две ночи мы провели в открытой телеге под ветром и дождем. Я устала и очень голодна. Будьте так добры, скажите мне, где…
— Ну хорошо, хорошо, — перебил ее незнакомец и вздохнул. — Вы все равно от меня не отстанете, пока не добьетесь своего. Мартин Лютер — это я.
— Катарина фон Бора. Я… Мне так много нужно было вам сказать, но теперь… теперь я почему-то не нахожу слов.
Мартин взял ее руку и снисходительно улыбнулся.
— И, насколько я могу судить, это вас пугает.
«Да нет, не путает», — подумала Катарина. Она смертельно устала, она мечтала о еде и о мягкой постели с белоснежными простынями. Наверное, она напрасно сразу побежала к Лютеру. Бледное, изможденное лицо этого человека свидетельствует о глубоком, затаенном горе, которое он носит в себе, о мрачных мыслях, которые не позволяют ему испытывать радость, что, судя по всему, вовсе не чуждо его натуре. А вдруг она поможет ему одолеть эти заботы? Больше всего на свете в этот момент она хотела стать подругой и защитницей этого человека.
— Слуга Кранаха сбежал от вас! — Голос Мартина, прервал ее размышления. — Не стоит сердиться на него за это. Парень влюблен в одну девушку здесь, по соседству.
— Счастливчик… — прошептала Катарина. — Наверное, и со мной это когда-нибудь могло бы случиться, но, вероятно, слишком велик груз тех лет, что я провела в монастыре.
— Хорошему вину нужны годы, чтобы созреть.
Катарина ничего не ответила. Она встала, улыбнулась Мартину своей лучезарной улыбкой и выбежала из церкви.
Виттенберг, июнь 1525 года
Солнечным летним утром жители Виттенберга отмечали праздник столь необычный, что весть о нем в мгновение ока разнеслась по всей империи. То и дело раздавались оскорбительные, возмущенные или, по меньшей мере, озабоченные возгласы, когда стало известно, что Мартин Лютер, который хотя и жил по-прежнему в Черном монастыре, но уже давно расстался с монашеской рясой, решил сочетаться браком с бывшей монахиней Катариной фон Бора.
Под звуки флейт многочисленных шпильманов и фокусников нарядно одетые люди танцевали на улицах и площадях. Городские советники и купцы угощали простой люд вином, а в центре рыночной площади жарились на вертелах сочные поросята и гуси. Все были в великолепном настроении.
Само венчание удивительной четы провел городской священник Бугенхаген; по старинному обычаю оно состоялось почти в сумерки на ступенях церкви Святой Марии. Там, при свете сотен мерцающих свечей и светильников, Мартин и Катарина дали друг другу вечный обет супружеской верности. Лицо Катарины, которая была в платье из кремовой тафты и в белой шелковой фате, сияло счастьем.
Оба, и Мартин, и Катарина, долго обдумывали этот шаг. Они хорошо понимали, что их свадьба будет не только радостью для друзей, но и подольет воды на мельницу их врагов. Но в конце концов для Катарины это было не так уж важно, а Мартин чувствовал, что пришло время на собственном примере доказать справедливость своих размышлений о вредности целибата и о значимости жизни в супружестве.
Наутро после венчания длинная праздничная процессия под звон колоколов сопровождала молодоженов от церкви Святой Марии к монастырю августинцев. Там должен был состояться свадебный пир.
Мартин был так взволнован, что почти не отведал тех роскошных блюд, которые на серебряной посуде подавали слуги и служанки Кранаха. Дивный аромат жареной форели, угрей в пряном соусе, цыплят с имбирем и корицей, пирогов с кабаньим мясом и зеленым луком разносился по всей трапезной. Мартин то и дело украдкой поглядывал на свою жену, которая, высоко подняв голову, сидела во главе стола, принимая поздравления и слушая заздравные речи. Катарина провела в монастыре гораздо больше времени, чем он. Все свое детство она жила под строгим надзором монахинь и тем не менее держалась столь уверенно, словно всю жизнь только и занималась тем, что устраивала приемы да погоняла служанок.
«Как я рад, что она согласилась выйти за меня», — подумал счастливый Мартин, сделав большой глоток из своего бокала. Потом он попросил какого-то молодого парня дать ему лютню. Поначалу пальцы слушались не очень хорошо, но вскоре они ловко забегали по струнам. Шпильман, сидевший рядом с ним, начал отбивать такт на тамбурине. Мартин почувствовал, что его скованность понемногу уступает место беззаботному веселью. После всех прожитых лет музыка, как и прежде, оставалась для него тайным эликсиром жизни. Краем глаза он видел, что Катарина поднялась со своего места и встала рядом с ним. Она несколько мгновений прислушивалась, а потом звонким, нежным голоском запела. И тут же к ним потянулись и встали вокруг Кранах со своей женой, Меланхтон под ручку с младшей дочерью бургомистра, студенты, молодежь Виттенберга. Единственным человеком, который не двинулся с места, был Ульрих. Бывший брат Мартина по ордену тоже покинул монастырь. На нем был красный камзол, длинный плащ с пряжкой и сапоги. На плече висела плотно набитая кожаная сума.
Мартин перестал играть, когда увидел, что его друг потихоньку пробирается к двери. Ульрих уже несколько недель подряд говорил о том, что покинет Виттенберг, чтобы отправиться к себе на родину проповедовать Священное Писание, но до сих пор Мартину удавалось его от этого отговорить. Охваченный внезапной тревогой, Мартин опустил лютню, прошептал Катарине на ухо слова извинения и вышел вслед за Ульрихом в коридор.
