изредка бросает полковнику, не сводящему с него глаз.
На вид Чан Кайши можно дать не больше сорока пяти лет – китайцы очень хорошо сохраняются, – настоящий возраст выдает седина на коротко остриженных висках и морщины около глаз.
Во время съемки в кабинет вошла Сун Мейлин. Оживленно улыбаясь, поздоровалась с нами. Ей лет около сорока. Она очень общительна. На красивом широком лице большие, окруженные матовой желтизной глаза. Сун Мейлин – ближайший помощник Чан Кайши. Она ведет большую работу по организации многих оборонных учреждений и обществ.
У операторов кончилась пленка, они приступили к перезарядке аппаратов. Перерыв Чан Кайши использовал для беседы с начальником военно-воздушных сил. У меня пленка еще осталась, и я снял этот не предусмотренный «сценарием» живой эпизод.
После съемки Чан Кайши и его жены на зеленой лужайке, где они пили чай, играли в шашки, генералиссимус, сделав общий сухой поклон в нашу сторону, удалился, а Сун Мейлин подошла и, перекинувшись с нами несколькими учтивыми и веселыми фразами, также раскланялась.
Ханькоу продолжает эвакуироваться. Сегодня из города исчезли рикши. Несколько тысяч рикш как ветром смело с ханькоуских улиц. Правительство мобилизовало рикш для военных нужд, для перевозки раненых. Это полезное мероприятие совершенно изменило облик города. Теперь уже с каждым днем на улицах все больше людей, идущих в порт, нагруженных тюками или просто уходящих к окраинам города, к дорогам, ведущим на запад и на северо-запад. С фронта приходят отрывочные сведения о жестоком сопротивлении китайских войск на подступах к городу. Правительство и военное командование еще не сделали заявления о дальнейших планах вооруженной борьбы за Ханькоу. Но для человека, который бывал на войне и видал города, оставляемые противнику, было ясно: город предназначен к сдаче.
Я уже приобрел машину, запасся бензином, приготовился к эвакуации.
Солнечным утром я снимал на набережной эвакуацию населения. Люди с тюками, неся на плечах детей, ведя под руки дряхлых стариков, грузятся на джонки, на пароходики. Распустив серые заплатанные паруса, джонки отчаливают от пристани и, выйдя на середину реки, медленно уходят вверх по течению.
В самый разгар съемки раздался сигнал воздушной тревоги. На большой высоте над головой появились восемнадцать японских двухмоторных бомбардировщиков. Они почти невидимы в молочной дымке неба. Вот от них отделились и посыпались серебряные блестки. Это бомбы. Я прекратил съемку и помчался туда, где грянули тяжелые громовые удары и поднялись высокие черные столбы дыма. Гоню, пренебрегая правилами уличного движения, не обращая внимания на пытающихся остановить меня полицейских. Они делают свирепые лица, но потом козыряют, увидев за рулем европейца. <…>
Минуя последние кварталы города, мы несемся по шоссе. Вскоре мы на месте. Японцы бомбили железнодорожную станцию. Несколько бомб упали на пути, разрушили маневровый состав и водокачку. Но большинство бомб легло в расположенном около станции рабочем поселке.
Крохотные лачуги пылают, как карточные домики. Не проходит и нескольких минут, как такой домик, после того как он вспыхнул, рушится. По охваченным огнем улицам мечутся растерянные люди, они пытаются что-то спасти из пламени, вытаскивают из-под развалин убитых, сгоревших, раненых. В центре поселка небольшой, покрытый плесенью пруд. Старый китаец с ведром в руках бежит к пруду и, зачерпнув воды, возвращается к пылающему дому, выплескивает в бушующее пламя эту горсточку воды. Он так носится взад и вперед до тех пор, пока домик не рушится, пламя прекращается, на земле тлеет груда пепла – весь домик состоял из бамбуковых палок, циновок и соломенной крыши, – и в эту тлеющую груду старик продолжает плескать воду, за которой он еще и еще раз бежит к пруду. <…>
Ночью в городе тревожная, напряженная тишина, нарушаемая только шумом, что доносится из порта. На территории французской концессии, огороженной колючей проволокой, мягко шуршат по асфальту лимузины европейцев. Из раскрытых окон ресторанов плывут мяукающие звуки джаза.
Французские солдаты в широченных беретах безмолвно сторожат покой и безопасность танцующих джентльменов. Черно-бархатное небо усыпано яркими звездами, и лишь краешек его вспыхивает отблесками пылающих кварталов китайской бедноты.
* * *
Наконец я оформил документы на право свободного проезда по всем шоссейным дорогам Китайской республики. В политуправлении военного комитета снова встретился с китайскими кинематографистами. Беседа проходила в кабинете заместителя начальника политуправления. Этот пост занимает товарищ Чжоу Эньлай – член Политбюро Китайской коммунистической партии.
Я показал подробный план предполагаемых съемок. Хочу заснять, помимо фронтовых боевых эпизодов, массовое движение в стране, деятельность общественных организаций, активную помощь крестьян армии в селах и деревнях, работу китайских женщин.
Военная обстановка меняется с каждым часом. В этом плане, составленном три дня тому назад, есть раздел «Оборона Уханя». Сейчас этот план устарел.
По-прежнему в ханькоуской прессе ни малейшего намека на предполагаемое оставление города, но операторы уже готовы к эвакуации, завтра покидают город, советуют уезжать и мне.
24 октября из Ханькоу были увезены последние партии раненых. Они прибывали в Ханькоу на пароходах. Дальше легкораненых отправляли пешком. Исхудавшие, с серыми от пережитых мучений лицами, они небольшими группами уходили из города. Тяжелораненых отправляли на грузовиках или на джонках и пароходах вверх по течению Янцзы. Многих раненых отправляли на мобилизованных для этого рикшах. Этим была закончена эвакуация города, методически осуществлявшаяся в течение многих недель. Однако самые широкие мероприятия правительства не могли обслужить сотни тысяч людей, стремящихся покинуть город. Днем и ночью по улицам Ханькоу текли людские реки, и поток увеличивался с каждым часом. Целый день 24-го японцы бомбят окраины города и дороги, по которым движутся потоки беженцев. Над улицами города совсем низко проносятся истребители.
Ночью в последний раз я проехал по опустевшей широкой набережной. Весь противоположный берег реки Янцзы охвачен заревом пожара. В воздухе пахнет гарью. Около здания политуправления на Тайпин-род стоит несколько грузовиков и легковых машин. При свете фар я увидел знакомых китайских журналистов.
Еще не рассвело. Мы едем по улицам города, освещаемым лишь отблесками пожарищ и ярким светом наших фар. Едем медленно, почти шагом, улицы заполнены нескончаемой лавиной людей, идущих в одном направлении – к окраинам. И даже сейчас, когда мы покидаем город и когда кажется, что вместе с нами уходит из города все живое, не хочется верить, что враг где-то близко, что через несколько дней он займет эти улицы.
На окраине часовой осмотрел наши документы, и мы, миновав последние дома, выехали на шоссе.
На шоссе прибавить скорость не удается. Мы уже давно покинули город, но все шоссе заполнено толпами беженцев, которых мы медленно обгоняем.
В районе Ханькоу река Янцзы разливается, образуя множество озер. Одно
