поджала, глаза злые, брови хмурит. Давно он ее такой не видел, эта была та, прежняя Брунхильда, капризная и своенравная, та о которой он стал уже забывать.
— Я тоже уезжаю. Но не в Эшбахт, а по делам.
— Не могу я, — вдруг твердо заявила девица.
— Что? — он даже остановился от дерзости такой. — Что это значит?
— Граф просит нас остаться погостить на недельку, — говорит Брунхильда.
— Думать не смей, — обрезал разговор кавалер.
Он снова пошел к себе в покои, а она снова пошла за ним, шаг в шаг шла, готова была спорить дальше.
— Отчего же вы уезжать надумали?
— Дела, — он не собирался ей все объяснять, то не бабье дело.
— А вы знаете, что мы приглашены к графу в гости через две недели. У него в поместье будет турнир.
— Нет, не знаю.
— Так знайте. На три дня. Будет турнир днем, а вечером балы.
Они дошли до его покоев, зашли внутрь, он стал осматриваться, собирать вещи.
— И что? Мы поедем? — не отставала от него девушка.
— Посмотрим. Ступай, лучше Максимилиана найди, скажи, чтобы коней седлал да телегу тебе собирал, и вещи пусть монах с Сычем носят.
Она пошла было к двери, да не ушла, а заперла ее на засов. Волков остановился, глядел на нее и ждал, что будет дальше. А девушка пошла, на ходу снимая шаль с головы, кинула ее на комод, распустила волосы. Затем прошла к кровати, села на нее задрала юбки и стала разуваться, выставляя ему на обозрение ноги выше колен. И говоря при этом:
— Граф говорит, после турниров будут обеды, а после и балы. Все знатные люди со всего графства будут и другие приедут. Много известных рыцарей со всех земель соседних приедет.
Ни рыцари с соседних земель, ни обеды, ни балы, кавалера не интересовали. Уж балы-то точно не интересовали, он еще тот был танцор со своей ногой. Но вот от того, как Брунхильда легла на кровать, так что видно все ноги, не прикрытые юбками, он взгляда оторвать не мог.
— Хотел просить вас, чтобы взяли меня на турнир, — говорила девушка. — Может, один только раз мне удастся на балу побывать.
— А чего это ты заголилась? — спросил он, подходя к кровати. — Вчера так шипела на меня как змея, братцем называла, а тут вон, всю красоту на свет выложила? Уже не стесняешься перед братцем?
— Так поедем мы к графу на турнир? — словно и не слышала она его вопроса.
— Ладно, поедем, — говорит он, влезая к ней на кровать. — Снимай платье.
— Подождите, — вдруг говорит Брунхильда, да еще и юбки одергивая, пряча ноги. — Подождите. Ежели мы на бал едем, то мне два платья нужно с собой. И платья хорошие.
— Два платья? — Волков поморщился.
— Балы будут два дня, — объясняет девица.
— А если балы три дня будут, так тебе три платья понадобятся?
— А как же, но граф сказал, что два балы будут идти. Мне на платья четыре талера надобно, а еще на шарфы и туфли четыре, на перчатки талер.
— На перчатки талер?
— Они шелковые!
— Ладно, дам, — сказал Волков и попытался задрать ей юбки.
Черт с ними с этими талерами, лишь бы она… Лишь бы обняла его крепко. И ногами своими крепкими и длинными обхватила.
— Стойте, стойте, — не дала она задрать себе юбку. — Подождите.
— Ну! — он уже начинал злиться.
— Танцев я не знаю, но в городе тут учитель есть, я уже узнала. За неделю выучусь у него.
— Одну тебя тут не оставлю, — обрезал Волков. — То не прилично, не должна девица из хорошей семьи одна жить. А ты вроде теперь из моей фамилии.
— Ну, монаха со мной оставьте, мне нужно, господин мой, — она стала гладить его по щеке и целовать в губы, едва-едва касаясь их. — Господин мой, как же мне на бал идти, если я танцев не знаю.
Нет, нужно было ее в Эшбахт отправить. И трат бы не было ему, и волнений. Но как? Как отказать ей? То невозможно было. Кто бы смог отказать такой женщине, из которой юность, любовь и нега фонтанами бьет, заливая все вокруг сладостью жизни? От запаха которой, если рядом сидит, голова кружится.
— Ладно, — наконец сказал он.
И получил то, чего ждал. Девушка так обняла его крепко, так сладко поцеловала, что не жалел он уже о тех деньгах, что тратил на нее, и не думал о них даже.
— Снять платье? — спросила она, отрываясь от губ его.
— Все снимай, — ответил он, не отрывая глаз от ее прекрасного лица.
* * *
Не было никого на этом свете, кому он доверял бы больше, чем ему. Волков не знал другого человека, которого любили и уважали все остальные люди. К которому шли и за советом, и за утешением, и за лечением. Солдаты и местные бабы с орущими детьми с утра заходили к нему в пустующий овин, который он использовал и как спальню свою, и как келью для приема больных. И никому он никогда не отказывал. Казалось, что брат Ипполит вообще не умел этого делать. Простодушное лицо молодого человека никак не отражало больших знаний и пытливого ума. Зато говорило всем, что человек сей добр до святости и терпелив без меры.
— Не смей дразнить его, — говорил Волков со всей серьезностью в голосе.
— Да разве я дразнила когда? Никого не дразнила, — врала Брунхильда.
— Не ври мне, сам видел, как ты из озорства перед ним подол до колен задирала, чтобы его смущать.
— Так то когда было, — тут же выкрутилась девушка. — Уж я не такая больше.
Вилков погрозил ей пальцем, сказал:
— Монах.
— Да, господин, — брат Ипполит тут же подошел к нему.
— Деньги ей не давай, — он протянул монаху один золотой.
У Брунхильды от такой несправедливости округлились глаза. Но кавалер и не глянул на нее, продолжал говорить монаху:
— Купишь ей два платья, два шарфа и одни туфли, больше ничего.
Девушка молчала, но по виду ее уже было ясно, что из монаха она вытрясет столько денег, сколько ей потребуется. А вовсе не столько, сколько господин велит.
— Снимешь комнату на неделю, да не в трактире, сам при ней будь. Она к учителю танцев будет ходить, так ты с ней.
Монах понимающе кивал.
— Раньше я к ней не лез, сама была себе хозяйской, а здесь она под моей фамилией ходит. Смотри, чтобы не опозорила она меня.
Девица фыркнула и закатила глаза, так и говоря без слов: «Господи, да что он несет?»
— За мерином
