Роберт Харрис - Архангел

О'Брайен шел впереди, и ему было труднее: он нес два тяжелых кейса и большую батарею, ему все время приходилось скрючивать свое массивное тело, чтобы пролезать в узкие просветы между деревьями. Его шатало то влево, то вправо, он низко пригибал голову — не было свободной руки, чтобы прикрыться от бьющих по лицу веток.

Келсо старался ступать по его следам, и когда они сделали несколько десятков шагов, создалось ощущение, что лес замкнулся у них за спиной, как массивная дверь.

Несколько минут они тащились в полутьме. Келсо хотелось остановиться, переложить монтажный аппарат в другую руку, но он боялся потерять из виду спину О'Брайена и скоро забыл обо всем, кроме боли в правом плече и в легких. Капли пота и тающего снега попадали в глаза, затуманивали взор. Он попытался поднять руку и вытереть лицо влажным рукавом, как вдруг услышал крик О'Брайена. Он сделал еще рывок вперед, и внезапно — как будто он прошел сквозь стену — деревья расступились, снова стало светло. Они оказались на краю высокого берега, который круто спускался вниз, а у их ног открылась желтовато-серая бурлящая поверхность реки шириной в полкилометра.

Это было потрясающее зрелище — истинно Божье творение, как собор в джунглях, — и минуту ни один не мог произнести ни слова. О'Брайен поставил свои кейсы и батарею, достал компас и показал его Келсо. Они находились на северном берегу Двины лицом прямо к югу.

В десяти метрах ниже и в ста метрах левее виднелась вытащенная из воды и покрытая брезентом маленькая лодка. Похоже, ее припрятали на зиму, и это понятно: лед уже начал покрывать реку, образовав своего рода шельф шириной в десять-пятнадцать метров, который, как показалось Келсо, расширялся прямо на глазах.

На другом берегу реки тянулась такая же белая полоса, за которой виднелся темно-зеленый лес. Келсо поднес к глазам бинокль и исследовал берег в поисках признаков жилья, но ничего не обнаружил. Картина была мрачная, неприветливая, безжизненная.

Он опустил бинокль.

— Кому вы собираетесь звонить?

— В Америку. Чтобы они связались с московским бюро. — О'Брайен уже открыл кейс со спутниковым телефоном и прикреплял пластиковую тарелку. Он работал без перчаток. На морозе его руки стали ярко-красными. — Когда стемнеет? Келсо посмотрел на часы.

— Сейчас почти пять, — сказал он. — Не позже, чем через час.

— Итак, что мы имеем. Даже если батарея выдюжит, я дозвонюсь в Штаты и они вышлют за нами спасательную команду, мы застряли здесь на ночь. Если только не решимся на экстренные действия.

— А именно?

— Воспользуемся лодкой.

— Вы хотите украсть ее?

— Я возьму ее взаймы, конечно. — Он присел на корточки, распаковал батарею, стараясь не встречаться с Келсо глазами. — Да будет вам, не смотрите на меня так, Непредсказуемый. Кому какой от этого вред? Она все равно не понадобится ему до весны — тем более, если температура и дальше будет падать, река покроется льдом через день-другой. Кроме всего прочего, он прострелил нашу машину, разве не так? А мы воспользуемся его лодкой, это будет справедливо.

— А вы умеете обращаться с ней?

— Я умею обращаться с лодкой, я умею обращаться с камерой, я умею передавать картинки по воздуху — я супермен, ё-моё. Да, я умею грести.

— А он? Он будет стоять на берегу и смотреть, как мы уплываем? — Келсо оглянулся. — Вы понимаете, что он, скорее всего, сейчас следит за нами?

— Тогда вам придется заговаривать ему зубы, пока я все соберу.

— О, благодарю вас, — сказал Келсо. — Премного обязан.

— Ну, по крайней мере я что-то предложил. Что предлагаете вы?

Справедливо, вынужден был признать Келсо.

Он навел бинокль на лодку.

Вот способ выживания русского: время от времени он совершал вылазки во внешний мир. Так он приобретал керосин для лампы, табак для трубки, патроны для ружья, батарейки для транзисторного приемника. Откуда он берет деньги? Торгует охотничьими трофе-ями? Или же этот поселок был основан НКВД в 1950-е годы на деньги некоего фонда, который до сих пор кто-то подпитывает?

Лодка была припрятана в небольшой заводи, отделенной от реки невысоким подлеском и скрытой от глаз плывущих. Лодка лежала на киле, чуть накренившись на правый борт, под нее были подложены бревна. На вид крепкая, небольшая, но способная в случае необходимости взять четырех человек. Выступ на корме предполагал подвесной мотор, и если это так и О'Брайен сумеет привести его в действие, они доберутся до Архангельска за пару часов, а может быть, и быстрее, учитывая стремительное течение в сужающейся части реки.

Он подумал о кладбищенских крестах, датах на них, стертых кем-то лицах.

По-видимому, мало кому удавалось выбраться отсюда.

Но ничего другого не оставалось.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Попробуем.

— Вот это мне нравится.

Келсо повернул к лесу, О'Брайен тем временем направил антенну в сторону реки, и вскоре Келсо услышал у себя за спиной благословенный писк «Инмарсата», настроившегося на спутник.

Бульдозер набрал приличную скорость — шестьдесят-семьдесят километров в час, в обе стороны выбрасывались снежные струи, ударявшие в стволы деревьев. За рулем сидел Кретов. Рядом с ним, прижавшись друг другу и не выпуская из рук автоматов, разместились его люди. Суворин буквально висел сзади на откидном сиденье, вцепившись руками в металлические поручни. Приклад автомата вдавливался в его ногу, и его мутило от тряски и выхлопных газов. Он размышлял о тех перипетиях, что выпали на его долю в последние дни, и с огорчением признавал мудрость старой русской поговорки: люди рождаются в чистом поле и умирают в темном лесу.

Для этих размышлений у него было достаточно времени, потому что со времени выезда из аэропорта ни один из трех спецназовцев не обратился к нему ни с единым словом. Они угощали друг друга жвачкой, сигаретами «ТУ-144», тихо переговаривались, но из-за грохота двигателя Суворин не мог разобрать ни слова. Этих троих связывают близкие отношения, подумал он, наверняка их объединяет некое братство. Где были они в последний раз? Может быть, в Грозном, усмиряя чеченских боевиков? («Все террористы уничтожены на месте...») В таком случае сегодняшняя вылазка для них — просто праздник. Пикник в лесу. Кто же отдает им приказы? Соображай сам... Шутка Арсеньева.

В кабине было жарко. Единственный стеклоочиститель судорожными рывками боролся со снежными комьями, ударявшими в стекло.

Суворин попытался высвободить ногу. Серафима уже несколько месяцев требовала, чтобы он уволился и начал зарабатывать деньги — у ее отца есть знакомый в частной энергетической компании. «... Мой дорогой Феликс, как бы это сказать, он кое-чем мне обязан». Так сколько будут платить, папа? В десять раз больше, чем на этой треклятой службе, и в десять раз меньше работы? К черту Ясенево. Время пришло.