— Вы, конечно, имеете в виду, — сказал Констан, — выступить на выручку Шаретту.
— Я имею в виду, что нам не следует этого делать, — собравшиеся в библиотеке не дали бы ему договорить изъявлениями бурного негодования, но он заставил их смолкнуть, проявив твердость поразительную для человека столь щегольской внешности и хрупкого сложения. — Я имею в виду, что ничто не заставит меня изменить решения, принятого утром. С наступлением темноты мы выступаем в Плоэрмель, куда должны прибыть вовремя и достаточно бодрыми, чтобы на рассвете в пятницу исполнить свой долг.
Все услышали вздох облегчения, вырвавшийся у Кантэна.
— Слава Богу, — проговорил он, заставив Белланже резко повернуться в его сторону.
— Вы благодарите Бога за то, что мы оставляем этих храбрецов на милость убийц?
— Не может быть, чтобы вы имели это в виду, шевалье, — заявил Ла Марш, наклоняясь над столом. — Это немыслимо.
— Немыслимо другое. Немыслимо позволить чему бы то ни было помешать нам исполнить свой долг. Если нам это не удастся, дело роялистов будет проиграно.
— Вы хотите сказать, — поправил Констан, — что оно, возможно, не будет выиграно.
— Какая разница?
— Огромная. Атака Пюизе может кончиться неудачей. Но она не будет означать полного поражения. В конце концов, он располагает достаточными силами, чтобы самостоятельно справиться с Гошем. К тому же вы забываете, что он ожидает подкрепления. Отряды Сомбрея и британские войска с часу на час высадятся на Киброне.
Прежде чем ответить, Тэнтеньяк смерил Констана ледяным взглядом.
— Я уже сказал, что не потерплю никаких обсуждений и снова напоминаю об этом. Мы покинули Киброн не для того, чтобы роялистская армия действовала самостоятельно, а для того, чтобы сокрушить армию республиканцев. Я не меньше любого из вас сожалею о неудаче, постигшей корпус из Вандеи. Но если быть откровенным, то в интересах монархии я благодарен судьбе за то, что они задержали Груши, который мог бы помешать нам вовремя прибыть в Плоэрмель.
— Это бесчеловечно! — возмутился Белланже.
— Это война, — сказал Кантэн.
— Французы не так понимают войну, сударь.
— Вы хотите сказать, что вы понимаете ее не так.
Тэнтеньяк встал из-за стола.
— Господа, говорить больше не о чем. Это приказ. Мы выступаем с наступлением темноты.
Констан сорвался с места.
— С вашего позволения, шевалье! Одну минуту! Сказать надо еще много.
— Но не мне, — холодно остановил его Тэнтеньяк. — Экспедицией командую я. Вы будете уважать мои приказы, каково бы ни было ваше мнение о них.
— Если бы я поступил так, то перестал бы уважать себя.
— И я тоже, — добавил Белланже.
— Вы созвали нас на совещание, а не для того, чтобы отдавать приказы, требующие безоговорочного выполнения.
Тэнтеньяк нахмурился и, ненадолго остановив взгляд на Белланже и Констане, с вызовом перевел его на остальных.
— Кто еще думает так же?
Шевалье де Ла Марш в отчаянии взмахнул руками.
— По-моему, ужасно не прийти на выручку тем, кто находится рядом с нами.
— Клянусь, я такого же мнения, — сказал Ла Уссэ.
— И я тоже, — холодно согласился Тэнтеньяк. — Но это не влияет на мое решение. А вы, Жорж?
— Вы командующий, шевалье, — склонив голову, ответил Жорж. — И ответственность лежит на вас. Благодарение Богу, не на мне.
— Даже вы! — казалось, вера Тэнтеньяка поколеблена, и он позволил себе горько улыбнуться. — Неужели среди вас нет никого, кто разделял бы мои взгляды?
— Разумеется, есть, — сказал Кантэн. — Кадудаль ошибается. Говоря от ответственности, он думает о выборе. Полученные вами приказы не оставляют вам выбора. Если вы отступите от них, ничто не спасет вас от военного трибунала и расстрела.
— Вы слышите, господа? Своевременное напоминание для всех вас.
— Но оно не учитывает, — с надменным видом возразил Белланже, — что существует долг, налагаемый честью.
— Уроков чести я не позволю давать себе никому, — заметил Кантэн.
— Полагаю, вы никогда этого не позволяли.
— Если вы так полагаете, — улыбнулся Кантэн, — я позволю себе оспорить ваше утверждение, но в другое время.
— Готов доставить вам это удовольствие, сударь.
— А тем временем мы бросаем вандейцев на произвол судьбы, — с горечью заметил Ла Марш.
— Боже мой, это слишком, — почти прорыдал Ла Уссэ.
— Для меня более чем слишком! — горячо воскликнул Констан, почувствовав поддержку. — Дайте мне пять тысяч человек, и я сам поведу их на выручку вандейцам!
Тэнтеньяк посмотрел на него о снисходительным удивлением.
— Вы говорите глупости, сударь, — отрывисто сказал он.
— Почему глупости? — спросил Белланже. — Это выход, и самое меньшее, что мы можем сделать.
— Наполовину сократить мои силы?
— Лишь на время, — настаивал Констан. — Прошу вас, выслушайте меня. До Жослэна пять часов пути, пять на возвращение: до Плоэрмеля еще восемь. Всего восемнадцать часов. «Синие» окажутся между нами и вандейцами. Мы быстро с ними справимся. Допустим, что операция займет шесть часов. Итого, двадцать четыре часа. До утра пятницы в нашем распоряжении тридцать шесть часов. У нас останется двенадцать часов на отдых, не считая подкрепления в виде спасенных вандейцев.
— Ваши подсчеты фантастичны, — охладил его пыл Тэнтеньяк. — Замысел безумен. Даже если вам удастся его выполнить, людям мало двенадцати часов для отдыха после тяжелого боя. Я не желаю больше слушать об этом.
— Вы недооцениваете выносливость шуанов.
— Я был с ними в походах и в боях, — улыбнулся Тэнтеньяк. — Их выносливость известна мне не хуже, чем вам. Возможно, они и сделаны из железа. Но и выносливости железа положен предел. Даже если бы вам удалось вовремя привести их в Плоэрмель, они будут так утомлены, что принесут там не много пользы.
— Это всего лишь ваше личное мнение.
— Вот именно. Но коль скоро оно мое, я никому не позволю его оспаривать. Послушайте, дорогой Констан, малейшая помеха — и ваш безумный план нарушен.
— Я готов пойти на риск.
— О нет. Ваш риск — это мой риск. Ответственность за экспедицию лежит на мне.
— Так вот чего вы боитесь? — насмешливо спросил Белланже.
Лицо шевалье вспыхнуло. Но прежде чем он успел ответить, четверо офицеров обрушилось на него с требованиями уступить и принять предложенный Констаном компромисс.
Кадудаль мрачно стоял в стороне и нахмурясь наблюдал за спорящими. Наконец, Кантэн вступился за своего командира.
— Господа, послушайте меня.
