— Неверные магометане подвергли пыткам Хоакина Кордовеса, когда тот был еще ребенком. Они отрезали ему язык, падре, — ответила Жанна сурово. — Полагаю, теперь вы понимаете, сколь оскорбительны ваши обвинения. Вы преследуете жертву язычников. Я пожалуюсь епископу и губернатору!
Он посмотрел на нее сначала ошеломленно, потом виновато. Конечно, предстали его взору и сто мараведи, которые она вручала ему и на Пасху и на Рождество. Деньги эти в будущем могли обратиться в дым.
— Я попрошу, чтобы вас судили за суеверие перед лицом епископа Севильского, ибо вы верите басням туземцев! — гремела Жанна. — И оповещу инквизицию. Священнослужитель, живущий во грехе!
— Нет, — в испуге пробормотал он. — Я просто хотел выяснить…
— И без того все ясно! Я потребую, чтобы демонов изгнали из вас! Выдавать себя за заклинателя духов — одна из уловок дьявола!
Он смотрел на нее округлившимися глазами, в которых метался ужас.
— Нет!
— В таком случае извольте попросить прощения и убирайтесь!
— Простите меня…
— Прощаю.
— Вы ничего не скажете губернатору?
— Нет. Убирайтесь.
Он ушел понурившись.
Жанна и Жоашен расхохотались.
Эти слухи дошли и до Бобадильи.
Карибы видели Жоашена на горе во время пожара. Он стоял раскинув руки, и вскоре разразилась гроза. Благоговение карибов перед Жоашеном говорило о многом.
Губернатор еще не забыл историю с лошадью.
Вся испанская колония на Эспаньоле судачила только об этом.
Однако на остров недавно прибыл Феррандо Сассоферрато с двумя компаньонами, чтобы обсудить планы по разведению сахарного тростника. Это сулило деньги. Много денег. Производство сахара на острове почти не требовало затрат; в Испании фунт сахара стоил триста мараведи. Тысяча фунтов — триста тысяч мараведи. Или восемьсот экю! Пять кораблей с грузом в тысячу фунтов каждый доставят в Кадикс сахар на четыре тысячи экю! За вычетом расходов на транспортировку это составит три тысячи пятьсот экю в месяц. Чистыми.
Разумеется, надо будет делиться с банкирами. Что ж, можно удвоить площадь плантации — половину тебе, половину мне.
Бобадилья изнывал от нетерпения. Он станет одним из богатейших людей Испании.
И сахарный тростник можно выращивать круглый год!
Все эти байки о творце дождя мало чего стоили в сравнении с предполагаемой выручкой. Впрочем, они и здравому смыслу противоречили. Что до истории с лошадью… Ба! Просто каприз своенравного животного.
Когда интендант заговорил с ним о творце дождя из Каса-Нуэва-Сан-Бартоломе, он смерил чиновника высокомерным взглядом и выразил удивление, что испанец-христианин верит в индейские бредни. Тот сразу прозрел.
Забеспокоился и епископ: секретарь губернатора объяснил ему, что в тропиках животные порой странно себя ведут, а внезапные грозы здесь не редкость. Монсеньор, впрочем, был поглощен сбором средств на строительство настоящей церкви вместо слегка расширенной соломенной хижины падре Бальзамора. Баронесса де л'Эстуаль уже пожертвовала пять экю. К чему досаждать ей глупыми историями о колдовстве!
Ведь можно надеяться, что в следующий раз она даст десять.
Прочие колонисты узнали, что губернатор Бобадилья и епископ с презрением отвергли суеверные бредни. Испанские дамы опять пылко приветствовали Жанну в церкви. И возобновили визиты — столь же несносные, сколь и их приемы.
Губернатор принял Феррандо и его компаньонов с бурным ликованием и устроил в их честь ужин, на который были приглашены Жанна с Францем Эккартом. Такого обилия столового серебра Жанна прежде нигде не видела. Имелись даже вилки.
Карибские слуги были в форменных желтых куртках с красной отделкой. Супруга губернатора улыбалась скупо — из опасения, что потрескаются белила, густым слоем наложенные на лицо. Когда она положила руку на скатерть, стали видны старческие пятна, которые называют гробовыми цветочками. Пальцы ее были унизаны перстнями с рубинами и изумрудами. Сеньора Бобадилья обожала драгоценности.
— Затраты смехотворные, — объявил Феррандо, когда сотрапезники перешли к обсуждению самой интересной темы. — Из ста растений получается триста черенков, из тысячи — три тысячи. Вам известен принцип: стебель разрубается на три части, и черенки высаживаются в землю. Каждый черенок дает росток, который через три месяца становится полноценным растением.
Было видно, что Бобадилья ничего этого не знает. Он слушал Феррандо, как глупые утки из басни внимали танцевавшему перед ними лису.
Франц Эккарт хранил полное бесстрастие.
— В счет идут, — продолжал Феррандо, — только земля и рабочие руки. Ибо нужно орошать плантации и собирать урожай. Вы берете срезанные стебли и помещаете их в каменную мельницу. Получаете сок. Он мутный, его нужно залить водой. Сахар отделяется, и вы кладете его на просушку. Он превращается в кристаллы. Вам остается только упаковать их в мешки. Вернемся к вопросу о земле. На Эспаньоле тысячи и тысячи арпанов. Мы с вами их покупаем. Что мы платим за них короне? Да почти ничего. Они не стоят и одного мараведи за арпан. С одного арпана получаем восемьдесят фунтов чистого сахара. Это две тысячи четыреста мараведи на испанских рынках. Вычтем расходы, остается две тысячи. При двух урожаях в год выходит четыре тысячи мараведи с арпана. Я и мои компаньоны желаем получить тысячу арпанов.
Бобадилья захмелел от этих сказочных грез. Ему такое и в голову не приходило. Он уже видел себя миллионером. Отхлебнув глоток кислого вина, он сказал:
— Согласен.
Жанна подумала, что выиграет одновременно и на сахаре и на транспортировке.
— А рабочие руки? — спросил Феррандо, склонившись над столом и устремив свой острый взгляд на губернатора.
Бобадилья задумался.
— Есть же карибы, — произнес он, наконец.
Сеньора Бобадилья ни словечка не понимала из беседы; она повернулась к Жанне и улыбнулась ей.
Рабы обмахивали сотрапезников плетеными опахалами.
— Ваших карибов надолго не хватит.
— И что же?
— А то, что вам придется завезти сюда рабов.
Именно об этом и говорил Франц Эккарт во время первой беседы с губернатором. Жанна взглянула на него: лицо сфинкса.
— Их же надо покупать, — возразил Бобадилья.
— Имея даже всего сотню арпанов, вы получите больше тысячи экю в год. Имея тысячу арпанов — а что такое тысяча арпанов на этом Богом забытом острове? — вы получите за год миллион. В сравнении с этим цена нескольких рабов выглядит смехотворной.
Бобадилья расхохотался:
— Сеньор Сассоферрато, вы мне голову кружите.
