Алексей Войтешик - Свод (СИ)

            — А плохого?

            — Плохого, как это ни странно, много. Взять хотя бы то, что в скором времени само слово «поляк» станет сродни слову «торговец» или «меняла». В самой Польше так говорят о евреях, но тут в Литве, это уже относят к ляхам. Уж не знаю, с какой подачи в нынешнем польском королевстве развелось столько жуликов и всякого рода пройдох, но все люди, кто перебрался оттуда в Литву, в один голос твердят, что о поляках идёт дурная слава, и винят в этом, почему-то евреев. Нет, — отмахнулся пан учитель, — что ни говори, ляхи теперь не те. Думаете, от хорошей жизни они только в 1466 году вернули себе занятый тевтонцами Мариенбург? Великие князья в былое время большой кровью отбили эти земли у язычников Пруссов, а нынешние правящие потомки, эту, неимоверными усилиями сохранённую территорию, чуть не подарили тевтонскому Ордену. Тут, всё тем же полякам нужно было бы в ножки поклониться Литве за Грюнвальд[136]. Если бы всем скопом там не побили тевтонов, те бы в скором времени у Польши отхватили половину земли. Они уже давно-о-о косо посматривали в сторону Кракова[137]. Сами подумайте, разве подписали бы ляхи Кревскую унию[138] 1385 года, если бы были в силе? А, — отмахнулся Никаляус и повторился, — что ни говори, мистер Свод, а дурная слава идёт о наших королях и о нынешней Польше. Зато, как ни посмотри, столько пустого гонору...!

Лицо Свода просто искрилось неподдельной заинтересованностью. Давненько ему не приходилось общаться с таким ушлым провокатором.

— Должен вам сказать, — осторожно вклинился в монолог учителя Ричи, — что я сразу заметил, как боль за страдания Польши и Литвы сильно тяготит ваше доброе сердце. Да, это видно, Николос. Я совершенно не знаком со здешней историей, а вы на многое открыли мне глаза. Однако, как мне теперь быть? Ведь в противовес вам, мой друг мистер Война и его отец весьма лестно отзываются о политике литовско-польского короля Жигимонта второго? Да, Николос, они серьёзно считают его сильным и мудрым королём.

            Цепкий взгляд пирата моментально отметил перемену в лице Эшенбурка. Учитель словно жабу проглотил.

            — Что же, — неохотно ответил он, — мнение столь уважаемых людей и для меня немаловажно, однако, всё равно я буду отстаивать свою точку зрения.

            — «Как бы ни так», — подумал Ричи, а вслух произнёс, — должен вас предупредить, что и я буду на стороне пана Якуба и милорда. Я им друг, к тому же меня вполне удовлетворяет уклад местной жизни.

            Эшенбурк был обескуражен:

            — Вы же ничего не знаете об этой жизни и строите своё мнение только на основе пышного панского быта. А как же жизнь простых крестьян, их тяжкий труд?

— О, мистер Николос! Хочу заметить, что если бы и вы долгое время спали и кушали как пан, вряд ли бы потом стали так печься о черни. Вот и мне нет никакого дела до их жизни, а им, слава богу, до моей. Что же касается тяжкого труда, так это происходит на всей земле, а не только здесь. Если говорить уж совсем откровенно, не всегда и они, эти трудяги, так уж сильно надрываются, а коли и делают это, то всё для своего же блага. Мир жесток, мой друг, не будешь работать, не будешь есть. Вот посмотрите…, — Свод красноречиво указал рукой куда-то вдаль, где в пустынном поле двигалось едва различимое пятнышко.

Учитель подслеповато сощурился и стал всматриваться вдаль.

— Видите? — Спросил англичанин, — во-о-он там едет повозка, а в ней, судя по всему, откинувшись и потягиваясь на мягком сене, страшно «перетруждается» какой-то крестьянин. Кто знает, — ядовито заметил Свод, — возможно, он даже храпит во сне от переутомления.

…Глупо за них ратовать, Николос. Все на свете не могут быть господами, так уж устроен мир. А, подводя черту под нашим спором, скажу так: далеко не каждый моряк может стать капитаном, и ни один бунт на корабле ещё не приводил ни к чему хорошему.

Эшенбурк был обескуражен и молчал, продолжая всматриваться вдаль на двигающуюся в их сторону точку повозки. Ему трудно было что-то возразить. Как ни крути, а вступать в споры с таким подкованным собеседником, как мистер Свод приходилось не часто. Но вот прошли тягостные минуты молчания, и вдруг сама судьба помогла совсем поникшему Никаляусу. Приняв с благодарностью её неожиданный подарок, учитель премило улыбнулся и язвительно заметил:

— И всё же вы не правы, Свод. На самом деле крестьянам некогда спать в повозке. Посмотрите повнимательнее, это ведь панский шарабан[139].

Ричи был изумлён. Второй раз в жизни он встречал человека, который так хорошо мог видеть на большом расстоянии. Самое интересное, по наблюдению самого же «Ласт Пранка» и Денни «Крот», и этот мистер Эшенбурк выглядели, как люди со слабыми глазами. Старина Денни, кончившийся от лихорадки возле Крита что-то около трёх лет назад, мог, не заметив у ног пушку, споткнуться о неё, но зато легко считал на расстоянии мили, а, бывало, и дальше вооружение и людей на корабле неприятеля.

            Свод, чьи глаза тоже были неплохо натренированы на морских просторах, только теперь стал различать очертания повозки и пёструю одежду возничего. Но, едва он собрался что-либо сказать, учитель продолжил:

            — А ведь это женщина.

            На лице пирата снова отразилось неподдельное удивление.

            — Да, — всмотревшись вдаль, подтвердил Эшенбурк, — женщина. И едёт она в сторону Мельника. Дорога тут одна…

            Свод шумно потянул носом холодный воздух осеннего поля:

            — Это, — не без раздражения ответил он, — даже я заметил, мистер учитель. Ну, что же, должен сказать, что ваш зоркий глаз произвёл на меня впечатление, давайте теперь посмотрим, как вы держитесь в седле…

            Скалясь в лицо внезапно проснувшейся удали, Свод пнул коня в бока, от чего тот поднялся на дыбы.

            — Ха! — Коротко вскрикнул Ричи и бедное животное, выпучив глаза, сделало несколько прыжков и словно ветер понеслось вперёд.

            Разумеется, Эшенбурку вряд ли удалось бы повторить нечто подобное. Умением так лихо гарцевать, пан учитель похвастать не мог. Именно поэтому он здорово отстал от ускакавшего вперёд англичанина.

Нагнав его, Никаляус не без удивления узнал даму, управлявшую шарабаном. Это была панна Ядвига Патковская.