Ознакомительная версия.
Обойти с того края изгородь французам будет трудно, склон там был круче, но бережёного Бог бережёт.
Главная опасность исходила не снаружи, она была внутри изгороди. Французы, пробивающиеся от центра колючей ограды к её концам, напирали, как бешеные, сбившись в ударные группки. Грохотали барабаны, противными голосами выли трубы, всё кричало в уши французам: вперёд, опрокиньте врагов! Опрокиньте, пусть паникуют, пусть бегут в лес, где их переловят и перебьют по одиночке! Пусть настигнет их, наконец, возмездие за то зло, что они годами причиняли Франции! За спаленные хижины и вырезанный скот, за плачущих вдов и взятые замки, за изнасилованных дев и разграбленные сокровищницы. И французы рвались вперёд.
Латники Томаса вступили в бой. Они были на этой стороне изгороди последней линией обороны, и им приходилось держаться, ибо они сознавали: прорванная линия — неизбежный разгром. Карл-богемец стоял, как скала, одним видом своей грозной булавы словно говоря: только суньтесь! И они совались. Вопли мешались со стонами, громыхание — с лязгом. Француз воткнул крюк алебарды в латный наплечник Ральфа из Честера и рванул на себя. Англичанин упал, и второй француз с размаху опустил ему на спинную пластину панциря боевой молот. Томас видел, как Ральф дёрнулся; крика из-за общего гула слышно не было. После второго удара Ральф затих. Булава Карла-богемца скользнула по плечу убийцы честерца, заставив француза шатнуться назад. Секундная задержка, и француз, опьянённый кровью, ринулся на Карла.
Томас сложил под ближайшим деревом лук, мешок со стрелами и начал пробираться к тому месту, где кипела схватка. По пути поднял топор погибшего ратника.
— Эй, ты куда? — удивился кто-то.
Недоумение неизвестного объяснялось тем, что Томас лез в драку, где бились тяжелодоспешные воины, будучи защищён лишь кольчугой и кожаной курткой. Хуктон в передние ряды не рвался, встал за спинами бойцов и рубанул ближайшего противника по голове, вложив в удар всю мощь мускулатуры лучника. Лезвие рассекло шлем с черепом, шею и застряло в грудной клетке. Томас рывком попытался выдрать топор из крошева костей, мяса и гнутой стали. Тот не поддавался. В небо фонтаном брызнула кровавая пыль. Коренастый крепыш решил воспользоваться тем, что Томас открылся, и ткнул его укороченным копьём в живот. Гасконец Арнальдус смазал французу тычок, махнув по шлему секирой. Томас бросил рукоять застрявшего топора и схватился за наконечник нацеленного на него копья. Потянул к себе, надеясь втащить врага в круг эллекинов, чтобы сообща прикончить. Тот сопротивлялся, и копьё не отпускал. Карл-богемец шибанул его палицей по забралу, и оно повисло на одной петле. Француз упрямо тянул копьё к себе, шипя ругательства. Богемец вновь махнул булавой, вбив её конец прямо в усатую, изрыгающую оскорбления физиономию. Француза мотнуло назад, его нос был расплющен, а зубы верхней челюсти сломаны, однако упрямец вцепился в копьё, как приклеенный. Арнальдус с маху опустил ему на плечо секиру, развалив наплечник и бросив француза на колени. Ударом в шею гасконец добил врага и пинком опрокинул на спину.
Было так тесно, что вонь забивала дыхание: пахло потом; пахло дерьмом из непроизвольно опустошившегося кишечника; изо ртов веяло пивом, вином и гнилыми зубами; мерзко тянуло свежей кровью, от которой трава под ногами скользила, как лёд. Сцепившиеся стороны, как бывает в таких свалках, вдруг раздались в стороны, буравя друг друга запаленными взглядами и тяжело дыша. Томас подобрал копьё. Где находилось его собственное оружие, Хуктон понятия не имел. Возможно, здесь на холме, на спине вьючной лошади. Ничего, копьё подойдёт. Ближайшие французы были обряжены в голубые ливреи с двумя красными звёздами. Как звать их господина? Среди них ли он? Они зыркали из-за забрал, набираясь сил и решимости для нового натиска. Лучники Томаса последовали примеру командира и тоже были здесь, вооружённые алебардами, булавами и боевыми молотами. Лучники-валлийцы пели на родном наречии что-то чрезвычайно воинственное. Наверное, о победах над англичанами (а с кем ещё они воевали-то?), но если это помогало им громить французов, решил Томас, пусть хоть обпоются.
— Держать линию! — послышался сзади хриплый голос герцога Оксфорда, — Не дайте им прорваться!
Здоровяк с моргенштерном протолкался в первую шеренгу французов. Жюпона на нём не было, а доспехи густо покрывали брызги крови. В битву мало кто надевал ножны, боясь запутаться в них в неподходящий момент, но на верзиле красовался пояс с мечом в ножнах, хотя детине, похоже, вполне хватало моргенштерна, обильно испачканного мозгами и кровью.
Моргенштерн представлял из себя железный шар величиной с голову ребёнка на длинной рукояти. Шар, утыканный шипами, венчала острая пика. Здоровяк поигрывал жутким оружием небрежно, будто игрушкой. С боков у него встали двое приятелей с побитыми турнирными щитами. Один был вооружён алебардой, второй помахивал гупильоном-кистенём. Гупильон требовал от бойца известной сноровки в обращении; по неосторожности круглым билом, свободно подвешенным на цепи к рукояти-кистенищу, можно было залепить себе в затылок, а не врагу в лоб. Верзила процедил приятелям сквозь зубы:
— Они явились сюда подохнуть. Уважим скотов.
— Того, что с алебардой, кончаем первым, — вполголоса буркнул Карл-богемец.
Француз держал алебарду правой рукой (левой — щит), а потому не мог действовать оружием в полную силу.
— Эй, скоты, готовы сдохнуть? — рявкнул здоровяк.
С севера доносились крики, клацанье и звон металла. Наши держатся, успел подумать Томас до того, как на него кинулся верзила с моргенштерном. Именно на него, видимо, сочтя лёгкой добычей единственного, на ком не было пластинчатой брони.
— Сен-Дени! — орал детина.
Святой Дионисий против святого Георгия.
Кардинал Бессьер наблюдал за битвой с занятого французами холма. Церковник сидел на смирной лошадке. С алой кардинальской сутаной плохо сочетался натянутый Бессьером на макушку бацинет. Рядом с кардинальской кобылой переступал ногами дестриер короля Иоанна. Шпоры, как заметил Бессьер, на французском властителе отсутствовали. Кардинал сделал вывод, что Его Величество намерен сражаться пешим, подобно сыну Филиппу и рыцарям с латниками, уже построившимся в шеренги.
— Что происходит, Ваше Величество? — поинтересовался Бессьер.
Определённого ответа король дать не мог. Кроме того, французского владыку раздражал напяливший шлем церковник. Бессьер ему вообще не нравился. Сын купчика, выбившийся в люди, ставший папским легатом и сам метящий в папы. Собственно, против Бессьера на папском престоле король ничего не имел, поскольку кардинал был рьяным патриотом Франции, но… торгашеское отродье, оно и есть торгашеское отродье. В общем, учитывая преданность Бессьера, королю приходилось его терпеть.
Ознакомительная версия.
