— А девушку, которую должны были повесить за воровство, все-таки повесили. В наше первое пребывание в Нидаросе ее хозяин дважды приходил с ней к конунгу и говорил: Она крадет у меня, покажи, что ты конунг, и повесь ее! Но конунг сказал нет. Теперь этот бонд пришел в третий раз, валил снег и был сильный мороз, он снова привел девушку. Она обокрала меня, сказал он конунгу, повесь ее. Ты правда украла? — спросил конунг. Да, ответила девушка. Тогда я должен тебя повесить, сказал конунг. Да, сказала девушка.
Валил снег и был сильный мороз, я шел за ними, и у меня замерзли руки. У тебя замерзли пальцы? — спросил я у девушки. Да, ответила она. Тебя сейчас повесят, сказал я. И ее повесили.
Когда я возвращался в конунгову усадьбу, из снежного вихря вышла другая молодая девушка и дала мне луку.
В тот вечер у меня было тяжело на душе, и у конунга тоже, мы сидели у очага, не прикасаясь к чашам, что подали нам служанки. Пришли братья из усадьбы у подножья Лифьялль и с ними их добрый друг Эрлинг сын Олава из Рэ. Они учтиво подошли к конунгу и сказали:
— Нам нечего сообщить тебе, государь, но зима сурова, а ночи так длинны.
— Садитесь к огню, — пригласил их конунг.
В ту ночь мы не говорили о Боге и всяких глубокомысленных вещах, мы говорили о женщинах, тех, что имели, или тех, что хотели бы иметь, только разговор о женщинах мог принести радость в такую ночь. Я сказал: Когда-то я встретил молодую женщину, она дала мне луку. У нее были красивые глаза? — спросили они. Да, ответил я, и грустные. Она легла на твое ложе? — спросили они. Она вошла в мои сны, ответил я…
— А Гаут? Помнишь, мой сын, он жил у ручья, который называли его именем? Неподалеку была могила, в которой он когда-то похоронил свою отрубленную руку. Конунг попросил Гаута помочь корабельным плотникам, но Гаут отказался. У меня осталось мало времени, и я хочу потратить его на то, чтобы тесать камни для церквей Божьих, сказал он. И упиваться своей гордыней, заметил конунг. В таком случае мы с тобой схожи, государь, и все-таки в твоих словах есть горькая правда. А ты позволишь мне работать, не получая за это серебра? Ты заслужил это, ответил конунг. Тогда Гаут пришел в Скипакрок со своим топором, он был знатный плотник. Но серебра от конунга он так и не принял…
А Сесилия? Отец, помнишь Сесилию, сестру конунга, которая взяла Унаса в свою свиту и отказывалась отпустить его? Почему она заступилась за Унаса, когда конунг хотел отослать его прочь? Я не знаю, отец, а ты?…
— Мой сын, человеческое сердце — это бездна, помни об этом! Эта беженка из Вермаланда, не имевшая мужа, красивая, но уже далеко не такая, как жаркой весной своей юности, была бессильна перед своим братом конунгом. Какие намерения были у конунга относительно Сесилии? Кому он хотел отдать ее в жены, перед кем она должна была скинуть свои одежды и кого ей предстояло напоить своим медом? Она была зла и ей был свойствен острый взгляд и сообразительность ее брата. Держа Унаса при себе, она имела оружие против конунга. И сестра Сверрира не преминула бы воспользоваться этим оружием…
— Но решительный день приближался. Зима была на исходе, мы знали, что с наступлением весны нам придется принять решение. Зима была сурова, только это помешало ярлу Эрлингу раньше подготовить корабли и пуститься по волнам на север. С ярлом был его сын конунг Магнус, с ярлом был и архиепископ Эйстейн. В долгих ночных беседах, что мы вели со Сверриром, мы часто называли два имени: имя ярла и имя архиепископа. Сверрир понимал: если ему удастся победить ярла, он получит власть над страной. Если же он победит архиепископа, он получит власть над народом.
Вот тогда они и пришли. Помнишь, отец?…
— Помню, мой сын…
— Подойди поближе, отец, дыши мне в шею, позволь мне услышать твой голос сквозь шквалы ветра, сотрясающие Рафнаберг. Ты помнишь, что произошло, когда ранней весной мы спустили свои корабли на воду и отправились на юг, чтобы завоевать Бьёргюн прежде, чем ярл явится сюда, чтобы завоевать Нидарос? Наши корабли встретились с кораблями ярла, идущими на север, их было в три раза больше, чем нас, мы подняли все паруса, они шли прямо на нас, мы взяли курс в открытое море, они тоже. Помнишь, отец? Помнишь, как люди кричали от страха, и конунг не мог заставить их замолчать? Мы слышали победные кличи с ближайшего вражеского корабля — там на борту был ярл. Помнишь отец?…
— Помню, мой сын…
— Тогда Сверрир встал на корме и начал молиться, в Киркьюбё он был священником, а теперь стал конунгом в стране норвежцев. Он молился громко, словно хотел заставить Господа повиноваться себе, его молитвы летели над волнами, его горячая вера с ветром взмывала к небесам, к Богу и Деве Марии. И тогда на море опустился туман. Мы были спасены.
Ты помнишь это, отец?
— Помню, мой сын…
— Что ты думаешь об этом, отец?…
— Я не думаю, Аудун, я верю…
— Мы вернулись в Нидарос, зная, что за нами идет Эрлинг Кривой, его сын конунг Магнус и все их люди.
Мы знали, что это будет решающая встреча.
— Отец, прежде чем ты снова покинешь меня, скажи встретил ли ты на небесах мою добрую матушку фру Раннвейг из Киркьюбё?…
— Моя душа — в ее душе, Аудун, а ее — в моей. И в нас обоих сияет свет Девы Марии, данной всем нам Господом Богом…
Множество кораблей ярла Эрлинга Кривого идут вслед за нами. Мы на веслах вошли в Скипакрок и там пришвартовались, конунг первым спрыгнул на землю. Он приказывает людям оставить сундуки на кораблях с ключами в замках и взять с собой только оружие. Отряд за отрядом собирается вокруг своего предводителя, нас в общей сложности — четыре сотни, людей у ярла больше тысячи.
Длинной цепью мы идем в город, впереди несут стяг конунга Сверрира, Рэйольв из Рэ поднимает рожок и трубит приветствие Сверрира ярлу Эрлингу Кривому. Мы видим нашего противника — его корабли входят во фьорд, воины стоят вдоль бортов с поднятым оружием и смотрят на нас. Между нами расстояние в пять или шесть полетов стрелы. Мы быстро проходим мимо церкви Христа, то один, то другой, подбегает к церкви, прикасается губами к каменной стене и спешит дальше. Мы проходим мимо усадьбы архиепископа, у ворот стоят два стража, но сам архиепископ на юге в Бьёргюне, если только не вернулся сюда с ярлом Эрлингом. Мы проходим через мост, сворачиваем направо и скрываемся в небольшом лесочке. И лежим там, тесно прижавшись друг к другу.
День теплый, и в лесу жарко, но уже вскоре мы слышим тяжелый топот. Они идут в ногу, должно быть, по четыре в ряд, мы не видим их, а они — нас. Мы слышим, что они останавливаются перед узким мостом и выжидают, потом попарно переходят мост и снова выстраиваются уже на нашем берегу. Теперь до нас доносится голос ярла, но слов разобрать еще нельзя. Мы еще не знаем, свернут ли они в распадок, где залегли мы, или пойдут вдоль берега реки. Топот удаляется. Один из наших лазутчиков машет нам, и тогда мы налетаем на них.
