Только самая резвая лошадь и самый опытный наездник могут рассчитывать на то, чтобы ускользнуть от Виолетты, когда в седле Этьен Жерар. Русский неплохо скакал, у него была хорошая посадка, но я постепенно нагонял его. Он время от времени поворачивал голову. Я разглядел смуглое приятное лицо, хищные, как у орла, глаза. Я понял, что русский измеряет расстояние между нами. Неожиданно он обернулся. Раздалась вспышка, прозвучал сухой хлопок выстрела. Пуля просвистела у меня над головой.
Прежде чем он вытащил саблю из ножен, я поравнялся с ним. Русский пришпорил коня. Мы бок о бок понеслись по равнине. Моя левая нога касалась правой ноги русского, а левая рука легла на его правое плечо. Он всунул себе что-то в рот. Я потянул его через луку, а рукой схватил за горло так, чтобы он не смог проглотить. Конь вырвался из-под него, но я держал его крепко. Виолетта остановилась. Сержант Оден первым настиг нас. Он был бывалым солдатом и немедленно понял, что к чему.
– Держите его крепче, полковник, – сказал он. – Я сделаю все остальное.
Сержант вытянул нож, всунул лезвие между крепко сжатых зубов русского и повернул. Рот русского раскрылся. На языке лежал крохотный клочок влажной бумаги, который русскому так и не удалось проглотить. Оден вытянул записку, а я разжал горло русского. Полузадушенный офицер не сводил с записки глаз. Я понял, что это сообщение исключительной важности. Руки русского сжались, словно он собирался выхватить записку. Однако, когда я извинился за грубость, пожал плечами и добродушно улыбнулся.
– А сейчас к делу, – сказал я, когда русский откашлялся и восстановил дыхание. – Как вас зовут?
– Алексей Бараков.
– Ваше звание и военная часть?
– Капитан гродненских драгун{155}.
– Что написано в записке, которую вы намеревались проглотить?
– Несколько строчек для любимой.
– А ее имя, – произнес я, прочитав адрес, – атаман Платов{156}. Хватит, сир, это важный военный документ, который вы перевозили от одного генерала к другому. Немедленно расскажите, о чем идет речь.
– Прочитайте сами и все узнаете.
Он говорил на превосходном французском, как большинство образованных русских, но знал, что ни один француз в округе не сможет и слова сказать по-русски. Записка состояла из нескольких слов:
«Пусть французы придут в Минск. Мы готовы».
Я уставился на записку и покачал головой. Затем показал своим гусарам, но и они не смогли ничего понять. Поляки были неграмотными, не умели ни читать, ни писать. Их сержант был родом из Мемеля в Восточной Пруссии и не говорил по-русски. Можно было рехнуться: в моих руках находился важный документ, от которого могла зависеть судьба армии, а я не мог разобрать, что в нем написано. Снова я попытался заставить нашего пленника перевести записку. Взамен я пообещал ему свободу. Русский только улыбнулся в ответ. Меня восхищала его отвага. Окажись я в его ситуации, то улыбался бы так же.
– Скажите хотя бы название села.
– Доброва.
– А там, вдали, Минск?
– Вы правы, там Минск.
– Тогда мы отправимся в село и вскоре найдем кого-нибудь, кто переведет донесение.
Мы помчались вперед вместе. Солдаты с карабинами наперевес не спускали глаз с пленника. Деревушка оказалась небольшой. Я поставил часовых по краям единственной улицы, чтобы никто не мог скрыться. Нам нужно было передохнуть, подкрепиться и накормить лошадей. Мы ехали всю ночь. Нам предстоял еще долгий путь.
В центре деревни стоял большой каменный дом. Туда я и направился. Дом принадлежал священнику – неопрятному, дурно пахнущему пожилому человеку, который не смог внятно ответить ни на один из поставленных вопросов. Я никогда не встречал более неприятной внешности, но Бог мой, как его дочь отличалась от отца! Она была брюнеткой, что большая редкость для русских, с матовой кожей и черными, как вороново крыло, волосами. Ее прекрасные черные глаза загорелись при виде гусар. С первого взгляда я понял, что она будет моей. Когда солдат выполняет важное задание, ему, конечно, не до любовных приключений. Тем не менее во время скудного завтрака, которым меня угостили, я завел непринужденную беседу. Не прошло и часа, как мы с девушкой стали лучшими друзьями. Ее имя было Софи. Фамилии я так и не узнал. Я настоял, чтобы она звала меня Этьен, и изо всех сил пытался развеселить. Ее прекрасное лицо было грустным, а глаза полны слез. Мне стоило немалых трудов убедить девушку рассказать, что так расстроило ее.
– Как мне быть веселой, – сказала она по-французски с очаровательным грассированием, – когда один из моих соотечественников оказался вашим пленником? Я видела его под охраной двух гусар, когда вы приближались к деревне.
– Это военное счастье, – ответил я. – Сегодня не повезло ему, завтра, возможно, – мне.
– Но послушайте, месье…
– Этьен, – уточнил я.
– Хорошо, – воскликнула она покраснев. – Подумайте, Этьен, вы заберете этого офицера в свой лагерь, а он замерзнет или умрет от голода. Я слышала, что вашим солдатам нелегко. Что же тогда будет с пленником?
Я пожал плечами.
– У вас доброе лицо, Этьен, – сказала она. – Вы не позволите бедняге погибнуть. Умоляю, отпустите его.
Ее нежная рука прикоснулась к моей. Темные глаза смотрели с мольбой и надеждой. Неожиданная мысль промелькнула в моей голове. Я выполню ее просьбу, а взамен потребую выполнить свою. По моему приказу пленника привели в дом.
– Капитан Бараков, – сказал я. – Эта юная девушка просит освободить вас, что я и намерен сделать. Вы должны дать честное слово, что останетесь в деревне двадцать четыре часа и никому не сообщите о нашем маршруте.
– Обещаю, – сказал он.
– Верю вашему слову. Один человек не сможет повлиять на исход противостояния двух армий, а я не желаю привозить вас в наш лагерь, тем самым обрекая на смерть. Вы свободны, сир. Свою благодарность вы можете выказать не мне, а первому французскому офицеру, который попадет в ваши руки.
Когда он вышел, я вытащил из кармана записку.
– Софи, – сказал я, – я выполнил вашу просьбу, а взамен вы дадите мне урок русского.
– С удовольствием, – ответила она.
– Давайте начнем с этого, – сказал я и положил перед ней записку. – Растолкуйте мне значение каждого слова.
Она с удивлением взглянула на записку.
– Это означает, – сказала она, – «Если французы придут в Минск, то все пропало». – Неожиданно выражение испуга появилось на ее красивом лице. – Что это? Что я наделала! Я предала свою страну! Ах, Этьен, эта записка вовсе не предназначалась вам. Как вы могли быть столь коварным? Ведь вы заставили бедную девушку изменить своей родине!
Я успокоил Софи, убедив, что нет ничего страшного, если ее перехитрил старый, опытный вояка вроде меня. Но сейчас мне было не до разговоров. Записка подтверждала, что зерно в Минске, а защищать город некому, потому что войск там нет. Высунувшись из окна, я немедленно отдал приказ. Трубач заиграл сбор, и уже через десять минут мы, оставив деревню позади, галопом поскакали к городу с позолоченными куполами и колокольнями, блестевшими над горизонтом. Колокольни поднимались все выше и выше. Когда солнце достигло зенита и стало клониться к западу, мы очутились на широкой главной улице и поскакали вдоль под крики мужиков и вопли женщин, пока не достигли ратуши{157}. Я остановил кавалеристов на площади, а сам с двумя сержантами, Оденом и Папилетом, бросился внутрь.
