– Не говорите, что ваш брат и словом не обмолвился об изысканиях профессора о кельтах. У себя в Шиноне он и сам считается немножко друидом.
– Как вы сказали? Друидом?
– Ну да! Их осталось на земле куда больше, чем нам кажется. А что до Юбера, то он не может спокойно видеть рощи, деревья, холмы, горы и бог знает что еще, чтобы в определенный день не пойти туда на закате солнца и не выкрикнуть старинный клич, призывающий к единению.
– Он так поступает всюду, где бывает?
– Всюду. Мне кажется, он пробовал проделать это в полнолуние на Монмартре, но остался недоволен. Жаловался, что собор Сакре-Кёр занимает слишком много места. Вы можете быть совершенно спокойны, профессор Юбер не опасен.
– Но я слышала, что друиды приносили человеческие жертвы.
– Выбросьте это из головы раз и навсегда. Профессор не способен убить даже курицу. У него в усадьбе есть куры, но, когда кухарка хочет одну из них зажарить на вертеле, он посылает за курицей на ферму, говоря, что не может есть знакомых! Так что вам не о чем беспокоиться.
Она и не беспокоилась, но об отъезде Юбера не жалела.
Настал день отъезда. О нем столько говорили, что незамеченным он пройти не мог. Он очень порадовал инспекторов Дюрталя и Лекока, которые пребывали здесь инкогнито по распоряжению Ланглуа. И всех тех, кто считал манеру вести себя Альдо и Адальбера вызывающей.
Накануне отъезда все были тихи и молчаливы. Адальбер пытался шутить, но неудачно. План-Крепен едва сдерживала слезы, тетя Амели нервничала и раздражалась. Где привычная, уютная, семейная атмосфера?
За прощальным обедом госпожа де Соммьер спросила Альдо, не намерен ли он немного задержаться в Париже? Она очень на это рассчитывала. Перспектива остаться наедине с плачущей План-Крепен ничуть ее не радовала. Она прекрасно понимала бедняжку, но кому от этого легче?
– Задержусь на несколько дней. Ги сказал мне по телефону, что послал на улицу Альфреда де Виньи каталоги двух ближайших аукционов в Друо. Из Парижа я позвоню Морицу и попрошу его переправить мое семейство на его воздушном змее обратно в Венецию и поеду туда сам. Луиза Тиммерманс, как я понимаю, уже в Брюсселе и ухаживает за дочерью.
– Ей стало лучше?
– Никто не знает. Даже врачи ничего не могут сказать. Но я думаю, она сделает все возможное и невозможное, чтобы вытащить Агату, ведь она ее дочь.
– Другого и предположить нельзя, – согласился Адальбер. – Как это все неприятно. В ближайшие дни съезжу в Икль. Луиза повела себя так по-дружески, когда у нас были неприятности в Биаррице, а я перестал подавать о себе вести. Мне даже немного стыдно.
– Пожалуйста, не расслабляйся. Забыл, наверное, что милая Агата намеревалась организовать твое похищение. Думаю, что мне стоит поехать вместе с тобой, а потом уж отправиться в Венецию.
Мари-Анжелин сидела молча, и в этом не было ничего удивительного. Все испытывали чувство неудовлетворенности, всем казалось, что главное дело так и не сделано. И это чувство только росло, когда они вспоминали о друзьях, которых вот-вот оставят. Мадемуазель Клотильда расцеловала их со слезами на глазах. А ее брат, целуя руку маркизы, испустил вздох, который мог бы повалить дерево.
Юбер уехал на поезде накануне, «не желая никого затруднять», с настроением хуже некуда. Видно, эхо франш-контийских гор и лесов не ответило должным образом на его призывы.
Вернувшись в Париж, обитатели улицы Альфреда де Виньи обрадовались привычному ходу жизни, словно сменили бальные туфли на домашние тапочки.
План-Крепен с воодушевлением отправилась в шесть часов утра к мессе в церковь Святого Августина, но тут же увяла, попав в объятия своих подруг. Желая избежать лишних расспросов, сразу же объявила, что неважно себя чувствует. И подруги ей охотно посочувствовали, заметив, что и выглядит она неважно, а это очень удивительно, ведь она дышала целебным горным воздухом.
В особняке ритуал подачи шампанского в пять часов дня снова соблюдался неукоснительно. Но госпожа де Соммьер почему-то не находила в нем прежнего удовольствия. «Братья» Альдо и Адальбер сразу же обратили на это внимание.
– Вы разлюбили шампанское, или последняя партия оказалась не на высоте?
Воспользовавшись отсутствием Мари-Анжелин, отправившейся на кухню, маркиза ответила, печально пожав плечами после того, как поставила на стол полный бокал:
– Попробуйте повеселиться в обществе Девы Марии Страждущей и потом расскажите мне, как прошел праздник.
– Потерпите немного, все наладится, – ободрил маркизу Адальбер. – Здоровье у вашей компаньонки крепкое, ум острый, и с ее любознательностью долго она тосковать не сможет.
– Не уверена. Скажу честно, я не понимаю, к чему все идет. Днем она больше находится в церкви, чем со мной. Утреня, вечерня, елеопомазание, процессия, она ходит на все службы подряд. Того и гляди в монастырь уйдет.
– А что, если вам обеим поехать со мной в Венецию? – предложил Альдо. – Готов поклясться, вам там будет чем заняться.
– А когда ты едешь?
– Послезавтра. Завтра последний аукцион. Так что собирайте вещи и вместе полюбуемся прекрасной лагуной. Кстати, почему бы не поехать и тебе, Адальбер, если нет срочных дел в Париже? Мы бы обсудили с тобой кое-какие вопросы. Не так-то легко отделаться от Карла Смелого, если сунул нос в его дела.
– Почему бы и не поехать, в самом деле?!
В этот день тетушка Амели пила шампанское с гораздо большим удовольствием. Но на следующее утро…
Альдо, собираясь отправиться в Друо к открытию, чтобы как следует познакомиться с выставленными драгоценностями, распродажа которых должна была начаться во второй половине дня, завтракал в столовой. Он уже развернул «Фигаро», чтобы быстренько просмотреть новости, как вдруг вошел Сиприен, торопливо ковыляя на своих больных ногах. Он передал Альдо письмо, и, когда он передавал его, руки у него дрожали.
– В комнате мадемуазель дю План-Крепен открыло сквозняком окно, я вошел и вот что увидел у нее на письменном столе.
«Он в опасности, он зовет меня! Я не могу оставить его без помощи, не попытавшись спасти. Прошу прощения у всех вас. Особенно вашего прощения, Альдо! Я никогда не думала, что позволю себе совершить то, что совершаю… Умоляю не пытаться следовать за мной. Вы подвергнете слишком много жизней смертельной опасности. Ваша Мари-Анжелин».
Гневное «Черт побери!» готово было сорваться с губ Альдо, и он уже бросился к телефону, чтобы позвонить Адальберу, но остановился.
Неожиданная мысль промелькнула у него в голове. С чего вдруг эта сумасшедшая девица просит у него особого прощения?..
Он полез за бумажником. Раскрыл его.
– Черт!..
