Профессор раздумывал об этом и без цели слонялся по острову, испытывая недовольство самим собой.
Как-то невдалеке от туземного поселка он встретил запыхавшуюся, спешившую Таню. Они обменялись обычными приветствиями, и Таня, сообщив, что торопится к тяжелобольной, предложила ему проводить ее. По дороге она с увлечением рассказывала о своей работе.
Профессор выслушал Таню внимательно и потом несколько нерешительно спросил:
– И это действительно доставляет вам удовлетворение, мадам?
Таня с таким удивлением посмотрела на Мандера, что он невольно смутился.
Проводив Таню, профессор пустился в обратный путь, сердито думая, что эта молодая женщина преподала ему полезный урок, черт возьми! Пока он предается смутным размышлениям, она делает дело. Пока он с пренебрежением скучающего столичного жителя иронически посмеивается над захолустным островком, его обитателями и их нравами, она – вполне серьезно! – приняла к сердцу нужды этих чужих для нее людей и усердно работает, будто в лондонской или московской клинике.
Конечно, то, что она оказывает помощь бесплатно, – донкихотство. Но все же она работает не как дама-благотворительница, а вполне профессионально, с чувством обязанности. Удивительно!..
А что же он, Мандер, профессор-орнитолог?.. Разве на острове Девы нет птиц? Насколько известно, до сих пор никто из его коллег не занимался составлением коллекции птиц острова Девы. Конечно, не бог весть какие открытия тут можно сделать, и за такую коллекцию не получишь медали Королевского общества. Но разве это так уж важно для настоящего ученого? Однако без помощников коллекции не соберешь. Нанять помощников? Нет денег, все погибли при катастрофе…
Тут Мандер вспомнил, что на острове есть школа для детей местных туземцев и что мистер Петров провел там какой-то урок.
«Если Петров может чему-то учить здешних школьников, – думал Мандер, – почему я не могу? Дам им несколько уроков орнитологии, расскажу о жизни пернатых, а взамен попрошу их помочь мне в ловле птиц».
Окано был польщен и обрадован, когда на следующий день профессор изложил ему свое намерение. Что касается школьников, то они были в восторге. Особенно им понравилась перспектива ловли птиц. Когда началась эта работа, Окано обратился к профессору с просьбой:
– Если можно, соберите две коллекции: одну вы увезете, а другую, пожалуйста, подарите школе.
– Что ж, можно, – ответил Мандер сдержанно, но на душе у него стало как-то особенно хорошо. И он мысленно задорно подмигнул Тане.
После этой встречи профессор стал чаще видеться с советскими людьми. Заглядывал он в амбулаторию к Тане, якобы за медицинским советом. Вид этой молодой женщины, с такой серьезностью вникающей в недуги своих темнокожих пациенток, как-то бодряще действовал на почтенного джентльмена.
Приглядывался он и к Петрову. Еще на шлюпке Степан произвел на него сильное впечатление своей решительностью, энергичностью, какой-то сдержанной, подчиняющей себе суровостью. Но и сейчас, в обычной обстановке, уравновешенный и далекий от восторженности, ученый должен был признаться самому себе, что Петров ему нравится. Для Мандера было неожиданностью то глубокое уважение, которое Петров питал к науке. Приятно поражала широта его кругозора. С удивлением профессор отмечал, что даже здесь, на острове, Петров не теряет времени даром и читает много книг по истории Англии и Британской империи, которые берет в небольшой местной библиотеке. Да, Петров мало походил на тех моряков, с которыми Мандеру приходилось когда-либо встречаться…
Профессор много расспрашивал Петрова о Советском Союзе, и то, что он услышал, вызывало у него двойственное отношение. Были факты, которые Мандеру не нравились или, по крайней мере, казались сомнительными. Так, например, он скептически относился к возможности планирования творческой науки или искусства. Но были вещи, которые приводили Мандера 9 восхищение, – например, гигантские достижения советской власти в сфере народного просвещения или огромный технический прогресс Советского государства. Положение науки в СССР особенно восхищало Мандера. Впервые в жизни профессор вплотную коснулся области политики и социальных проблем и с удивлением вынужден был признать, что все это его интересует и даже волнует.
Драйдена уже давно раздражало сближение профессора с русскими. Банкиру не нравились также дружеские связи Мандера со школой и туземными ребятами. Он видел во всем этом проявление того зловещего влияния, которое коммунизм оказывает на мир. Но до сих пор у Драйдена не было случая откровенно поговорить с этим «полубольшевизированным профессором», как мысленно он называл теперь Мандера. И вот этот случай, наконец, представился, когда они вдвоем прогуливались на берегу океана.
– Я слышал, – начал банкир, – что вы преподаете в туземной школе. И еще что-то делаете для нее…
– О, не так много! – смущенно пробормотал Мандер. – Несколько уроков и коллекция пернатого царства для школы…
– Вот как! – язвительно произнес Драйден. – Все складывается весьма неплохо для туземцев, этих попрошаек: вы учите их детей, мадам Петрова лечит их женщин… И притом все бесплатно! Прелестная картина: белые обслуживают цветных.
– Это не совсем так! – возмутился Мандер. – Просто у меня и у мадам Петровой много свободного времени. Отчего бы не использовать его разумно? К тому же, в отличие от мадам Петровой, я работаю не бескорыстно: школьники помогают мне собрать коллекцию.
– Но и мадам Петрова также лечит этих женщин не столь уж бескорыстно! – с раздражением заметил Драйден. – Все это не больше как большевистская пропаганда. Неужели вы до сих пор не поняли?
– Пропаганда? – растерянно переспросил Мандер. – О нет! Мадам Петрова просто милая и сердобольная женщина. Ей хочется помочь этим бедным туземкам.
– «Бедным туземкам»! – саркастически повторил Драйден. – Неужели у вас, дорогой профессор, совершенно исчезло «чувство цвета», чувство превосходства, свойственное каждому англичанину, даже больше – каждому белому?
И, прежде чем Мандер успел ответить, банкир продолжал:
– Я не стану отрицать доброты мадам Петровой. Я говорю лишь о том, что у большевиков даже доброта превращается в оружие подрыва и разрушения английских устоев.
– Вы странно смотрите на вещи, сэр Вильям! – рассмеялся Мандер. – Что за оружие разрушения – припарки, которые ставят больной женщине?
– Вы слишком мало имели дело с политикой, дорогой профессор, – начал Драйден, – и потому иногда склонны идеализировать действия и мотивы людей… Но вот послушайте…
