Алексей Войтешик - Свод (СИ)

            Приосанившийся Свод гордо тряхнул слабо придерживающейся оси равновесия головой, отчего взметнувшиеся вверх его тёмные волосы прилипли к взмокшему лицу:

            — Во-первых, — хмурясь от мешающих обзору волос, сдержанно произнёс он, — не стоит мне напоминать о моём прошлом, а во-вторых, благородные люди свои сердечные дела не обсуждают…

Иностранец корчил рожи, силясь таким образом убрать волосы с глаз. Служившие ему упором руки убрать было невозможно. Убери упор и тут же рухнешь на постель, а вот лежать-то Ричи как раз уже и не мог, его начинало мутить.

            Якуб недовольно сжал губы. Зрелище представлялось ему весьма жалким.

            — Зато, — глядя на потуги англичанина, сдержанно произнёс Война, — я смотрю, благородным людям под стать напиваться? Мне кажется, вы намереваетесь …срыгнуть на пол излишки болтающегося в вас пойла? Нет уж, мистер, увольте меня от этого зрелища. Прощайте. Я пришлю Казика…

            С этими словами Якуб покинул комнату. Свод сосредоточенно засопел, выравнивая своё шаткое положение и вскоре, наконец, нормально сел. «Было бы всё так просто…», — вспоминая последние слова Войны, горько произнёс пьяный пират.

Долгие годы ромовой диеты, скрашенной постоянной качкой так закалили его крепкий организм, что выпей он даже стакан настоящей отравы, что, к слову сказать, однажды с ним и случилось, всё равно всё переварится в его здоровом нутре, оставив только головную боль, или, в худшем случае, жуткий утренний понос. Пролетит вся эта гадость по кишкам быстрее картечи, а с утра повиснешь над водой, ухватившись за канат, провисишь так до полудня, под всеобщий гогот команды, пока вся гадость не вывалится в море и всё, словно заново родился.

Что тут душой кривить? Ричи прекрасно понимал, что его плохое состояние сейчас никак не связано с тем, что он осушил этот злосчастный кувшин вина. Было что-то ещё…

О том, что с иностранцем творится что-то неладное, Якубу сообщили уже к полуночи. К тому времени вся замковая прислуга уже толпилась у комнаты Свода. Особо смелые и расторопные успели связать его рушниками, распяв на всю длину постели. Женщины молились в голос, отчего обезумевший пират, бился в связке, словно пойманный в капкан дикий зверь. Изуродованное бешенством лицо Ричмонда было забрызгано жёлтой пеной, а злые, волчьи глаза не видели ничего вокруг. Он так рвался куда-то вверх, что порой казалось, будто его тело зависало в воздухе.

Молодой пан замер. У самой двери, сложив руки в мольбе, так же, как и все присутствующие женщины, стояла Михалина. Ужас, отразившийся в её чёрных глазах, незримым, холодным ветром просочился и в его сердце. Челядь заметила хозяина и оживилась. Откуда ни возьмись, появился Казик:

— Пане! Пане Якуб, — лепетал перепуганный паренёк, разгоняя опускающееся на Войну оцепенение, — трэба бегці за Кліміхай, пана Рычманда нячысцікі дзяруць![141]

Война с трудом оторвал взгляд от беснующегося Свода:

—    Бяжы, — коротко ответил он, приходя в себя, — хуценька[142]бяжы, бо будзе бяда!

Шыски младший в один миг исчез, а Якуб, не в силах сделать над собой усилие и перешагнуть порог, так и остался стоять у двери, продолжая со стороны наблюдать это страшное зрелище. Те же, кто держал Свода, будто ища у пана защиты от страшных злых сил, бросали в сторону хозяина испытующие взгляды. Хрустели льняные рушники на посиневших от недостатка крови запястьях пирата, гремела тяжёлая дубовая кровать, отчаянно принимавшая на себя безудержную силу бесновавшегося, а растерянный пан, только хлопал ресницами, стоя рядом с девицей, которую сам же недавно и выкупил для Свода.

Разумеется Война понимал, что это глупо: просто стоять и молчать, когда перед тобой происходит …такое. Но он не имел ни малейшего понятия о том, что ему сейчас следовало делать? Вскоре его окончательно стали донимать вопросительно-придирчивые взгляды окружающих и он не нашёл ничего лучше, чем сказать, стоявшей перед ним Михалине:

— Скоро Казик приведёт Климиху, та знает, что делать.

Девушка повернулась к пану. К своему удивлению Якуб заметил, что в её глазах уже не было страха. Полные слёз, они отражали только искреннее сострадание к несчастному.

— Можа, яму хаця б вады?[143] — кротко спросила она и, не получив от пана какого-либо вразумительного ответа, снова отвернулась…

Климиха появилась нескоро. К тому времени пыл ранее ревевшего, словно бык Свода, заметно поутих. Пират сорвал голос и потому только сипел, дёргаясь и вперив пустой взгляд в потолок комнаты. За спиной знахарки стоял взмокший от пота Казик, державший в руках плетёный кошель старухи с её нехитрым имуществом.

Сухая и тонкая рука старой женщины привычно осенила себя и комнату «римским» крестом, а тонкие старческие губы часто зашептали непонятные слова. Климиха кивнула Казику, и тот послушно достал из закрытого холстиной кошеля кувшин.

            — То свянцона вадзіца[144], — тихо толи сама себе, толи всем, кто был в комнате, сказала бабуля.

Она аккуратно отрыла посуду, смочила в ней руки и старательно обрызгала водой всю  комнату вокруг кровати Свода. Тут же тихо и без суеты знахарка значительно проредила ряды присутствующих, оставив только Казика, пана, да ещё черноглазую девушку, что стояла у двери.

Переживать-то уже было не из-за чего. С того момента, как появилась Климиха, Свод более не буйствовал, а крепости завязанных на его конечностях полотенец можно было доверять, исходя из того, что если бы и была на то божья воля, они уже давно бы порвались…

Свода бросили на холодный пол какого-то подвала. Чёрные люди, что приволокли его сюда, закрыли большим навесным замком кованую решётку и удалились. Подвал наполнился тишиной и мраком. Ричи перебрался к стене. Где-то капала вода и скреблась голодная крыса. Эхо затхлого каменного мешка, словно гладь воды, слегка потревоженная рябью от шагов незнакомцев, стало успокаиваться, скрывая под сырым и холодным покровом подземельного мрака своего нового узника.

— Ты зря отказался, — вдруг произнёс кто-то из темноты тихим, слабым голосом. Ты же всё одно тёмный, темнее некуда. Мог бы стать одним из них…

— Кто ты? — прохрипел сорванной от крика глоткой Свод и стал всматриваться во мрак.

— Кто? — переспросил голос. — Тот, кто, как и все с рождения призван был быть светлым, но в долгом пути несколько раз неосторожно оступился. Суть, что подводит итог жизни каждого из нас, посчитала, что мне не место среди светлых и отправила меня сюда, к Тёмным, великодушно перед этим позволив осмотреть привход их мрачного царства. Я упорствовал, говоря, что не столько уж я и грешен, чтобы рядиться в их сырые хламиды. В ответ, меня, как и тебя определили в эту подвальную камеру.