Надо бежать, но вокруг уже толпились зеваки. Прорваться сквозь толпу у Гошки не получилось бы: мал и легок. Поэтому, когда стражники бросились к нему, он кинулся навстречу – под ноги самому ближнему. Чикнул ножом, нырнул под руку, метнулся вправо, присел (волосы на голове шевельнулись от просвистевшей в полувершке сабли), ткнул еще раз, пропоров чей-то сапог, понизу шарахнулся влево, махнул ножом (достал, но не сильно), высоко подпрыгнул, пропуская под собой клинок, и нырнул в самую гущу врагов, которых прибавилось, – подоспели еще двое. И еще семеро. Эти уже понятия не имели, кого ловят. В суматохе досталось кому-то из толпы, и зеваки подались назад – мало удовольствия подвернуться под горячую саблю.
Стражники сгрудились вместе, и в этой куче Гошка, маленький, юркий, заметался, жаля, как оса, а затем, выбрав миг, проскочил буквально между ног у стражников, нырнул в поредевшую толпу и дал деру.
Но всё оказалось не так просто. Для обитателя восточного базара, продавца или покупателя бегущий мальчишка – заведомый преступник. Раз бежит, значит, украл. А воров здесь не любили.
Гошку пытался схватить каждый второй. Ему пришлось раз пять пустить в ход кинжал, а на шестой его треснули по руке полупудовой копченой рыбой – и кинжал вылетел из пальцев. Его тут же прибрал какой-то нищий, а Гошке пришлось уворачиваться и нырять под стол, опрокидывая под ноги преследователям поток золотистых дынь.
Теперь уже Гошку ловили всем базаром. То есть большая часть народу не знала, ни кого ловят, ни – за что. Но охотно включилась в погоню. Гошка чувствовал себя лисом, угодившим в псарню…
Но тут ему улыбнулась удача.
Удача приняла облик смуглого мальчишки из пестрого возка.
Удача сунула под ноги стремглав бегущего Гошки пустую торбу из-под сена. Да так ловко, что Гошка шлепнулся наземь, тут же был ухвачен за ногу и втянут под днище телеги.
Приложенный к губам палец и белозубая улыбка спасли их обладателя от неприятного знакомства с Гошкиным засапожным ножом.
Паренек хлопнул Гошку по плечу, уперся руками в край днища телеги, напрягся… Гошка сообразил мгновенно, тоже уперся (для своих лет он был настоящий силач), и телега чуток приподнялась. Как раз настолько, чтобы часть уложенных в нее горшков скатилась вниз, на чересчур любопытного преследователя, который как раз собирался заглянуть между колес.
Получить глиняным горшком по спине – удовольствие небольшое. А уж плеткой по голове от разгневанного хозяина горшков (гончар решил, что перед ним виновник безобразия) – и вовсе обидно. Обиженный вмиг забыл о погоне и набросился на гончара с кулаками. Тот с честью принял бой…
В результате погоня промчалась мимо, а Гошка выгадал немного времени.
Мальчишка прошипел что-то по-своему. Гошка не понял, и тогда мальчишка принялся стаскивать с Гошки забрызганную чужой кровью рубаху.
Гошка сопротивляться не стал. Решил – маленький скоморох знает, что делать.
Несколько мгновений – и на Гошке остались только простые нательные портки.
Мальчишка быстренько увязал Гошкину одежку в узел. Потом стянул собственную рубаху, сложил и ловко намотал на Гошкину голову на манер местных головных уборов.
Полюбовался тем, что получилось, вытер с Гошкиного лица брызги крови, втер в лоб и щеки по пригоршне пыли, прищелкнул удовлетворенно языком и дернул Гошку за руку: пошли!
Они выбрались из-под телеги: Гошка – с опаской, смуглый паренек – вполне уверенно.
Хозяин телеги и его противник вяло ворочались среди битых горшков. За ними флегматично наблюдал пыльный ослик.
Погоня умчалась на другой конец рыночной площади. Оттуда раздавались азартные вопли, грохот опрокидываемых предметов и пронзительные крики ослов…
Но там, где сейчас шагали мальчики, всё уже успокоилось. Торговцы восстанавливали порушенный порядок. Молодой, но уже мордастый стражник сидел на перевернутом котле, перевязывал порезанную ногу и громко ругался. На двух грязных сопляков он обратил внимания не больше, чем на пару воробьев.
– Зачем ты мне помог? – спросил Гошка вполголоса по-ромейски.
Мальчишка не столько понял, сколько угадал.
– Ненавижу этих! – Мальчишка кивнул на троих стражников, злых, багроворожих, яростно орущих друг на друга.
– Стражу этого рынка? – спросил Гошка по-ромейски.
Мальчишка опять угадал.
– Всех! Эти шакалы везде одинаковые! – с ненавистью процедил он.
Гошка из его речи понял только одно слово – «шакал». Этим словом, бывало, ругался парс Артак.
– Куда мы идем?
– К нам. – Мальчишка показал туда, где среди навесов и палаток виднелась расписанная узорами холстина знакомого возка. – Меня Али зовут. Али! – Мальчишка для наглядности ткнул себя в грудь.
Опять похоже на родной язык Артака. Может, Али тоже парс? Или – нет? На языке Артака Гошка мог выговорить с полсотни слов. Слишком мало, чтобы судить.
– А меня зовут Илия, – Гошка на всякий случай представился христианским именем.
Мальчишка захихикал.
– Что смешного? – насторожился Гошка.
– Илла! Али!
– Верно, похоже, – Гошка усмехнулся.
Они пришли.
Двое мужчин натягивали канат меж вкопанными в землю столбами.
Один, полуголый, загорелый до черноты, висел на самой макушке столба, второй, большой-большой, телосложением похожий на здоровенную бочку, к которой сверху приделали круглую башку, сверху гладкую, как арбуз, а снизу заросшую густющей, как баранья шерсть, бородой, – командовал. Али подбежал к нему и быстро заговорил на незнакомом Гошке языке. Тот слушал внимательно, не перебивая. Потом уставился на Гошку. Глаза у большого человека были карие, выпуклые, как у коровы, и такие же добрые. Даже сросшиеся на переносице мохнатые брови не добавляли суровости.
Когда Али закончил тараторить, большой присел на корточки (теперь они с Гошкой были одной высоты) и спросил по-ромейски:
– Ты кто, маленький воин?
– Меня зовут Илия.
– Это я знаю. Кто ты? Откуда?
По-словенски он говорил не очень хорошо. Но понять его было можно.
– Киев, – ответил Гошка. И добавил с гордостью: – Я варяг! Мои родичи щедро отблагодарят твой род за помощь!
– Спаси нас Аллах от благодарности варягов! – Второй родич Али уже слез со столба и глядел на Гошку без всякого дружелюбия. И заговорил по-своему, обращаясь к старшему. Его тут же перебил Али. Закричал сердито.
Старший сказал что-то, совсем негромко, но оба заткнулись.
– Мой сын Мамед хочет, чтобы ты ушел, – сказал бочкообразный. – А мой внук хочет, чтобы мы тебя спрятали. До ночи. А чего хочешь ты?
