Ознакомительная версия.
Отбив атаку красных в штыки, капитан собрал уцелевших — их оказалось сорок два человека. Погибших погрузили в телеги, тело Яблонского накрыли брезентом. Подорвав пушки и подпалив конюшню, офицеры двинулись на юг, на соединение с отрядом. Позади колонны разгоралось высокое пламя, в морозном воздухе дым поднимался высоко в небо, освещая артиллеристам дорогу. Надвигались сумерки.
Когда Яблонский подоспел на помощь Брындину, гонец Струда доставил донесение Острецову. Тот прочитал и приказал одному полку атаковать позиции Мизинова.
Внезапного нападения у Острецова не получилось: дозорные, выставленные за околицами сел, в которых располагался отряд Мизинова, заметили выдвижение красных и подняли тревогу. Через полчаса, когда красноармейцы пошли в атаку, белые были в полной боевой готовности и встретили их метким прицельным огнем. Но пятьсот стрелков, раскиданные на полутораверстовой линии обороны, мало что могли сделать против вчетверо превосходящего их противника. Вскоре левый фланг белых оказался под угрозой: красные вклинились в оборону, на окраине одного из сел завязалась рукопашная.
Мизинов, руководя боем, метался верхом на коне от одного фланга к другому. Его распахнутый белый романовский полушубок был виден издалека, пули неустанно свистели вокруг него, одна или две, прошипев, вонзились в седло, но генерал думал лишь об одном: не дать красным окружить отряд, отсечь их правый фланг, ворвавшийся в село, и уничтожить. Он подлетел к Татарцеву, который с кавалеристами стоял возле штабной избы на окраине правофлангового села, и приказал изрубить вклинившегося противника. Татарцев вскочил в седло, выхватил шашку и по-казачьи скомандовал:
— Айда-а-а!
Всадники полетели и ворвались в левофланговое село, забирая огородами, чтобы окружить противника. Оборонявшиеся, увидев своих, усилили сопротивление, натиск красных стал угасать. Зажатые с двух сторон, они были изрублены шашками и исколоты штыками в неравном бою. Развернувшись в цепь, стрелки вслед за кавалеристами бросились к соседнему селу, где оборонялись две роты с полковником Худолеем. Ударив противнику в тыл, кавалеристы Татарцева смяли их и вынудили к бегству. Преследовать врага Худолей запретил. В третьем, штабном, селе было относительно спокойно: красные даже не успели подойти к окраине, как, завидев наступающие с востока цепи, дали по ним несколько залпов и организованно отступили, не принимая боя.
Пока собирали раненых и убитых, Мизинов встречал подоспевших с севера артиллеристов Брындина. Узнав о гибели Яблонского, Мизинов подошел к телеге, откинул брезент и долго молча всматривался в восковое лицо начальника штаба. Снял папаху, перекрестился. Потом покрыл голову и сказал Брындину:
— Знаете, капитан, а ведь он стремился к смерти. И нашел ее. Он сделал свой выбор… Счастливый человек…
Заметив недоумение Брындина, Мизинов пояснил:
— В последнее время у нас с ним были кое-какие разногласия. Евгений Карлович не смел, конечно, возражать мне, терпеливо сносил все. Но я замечал в нем эту обремененность жизнью, она сквозила в каждом его взгляде. Он бы не пережил поражения и поспешил уйти честно и мужественно… Не хотел ведь отпускать его к вам… Отпустил… Впрочем, каждому свое, капитан. Покончить с собой не сложно. Но, я думаю, нам с вами пока рано. На наших плечах люди…
Подошел Худолей:
— Ваше превосходительство, у нас осталось четыреста тридцать бойцов.
— Все это грустно, полковник, — констатировал Мизинов и пояснил: — Когда напрасно гибнут лучшие люди, это всегда грустно.
— Вы полагаете, напрасно? — удивился Худолей.
— Сейчас уже да, — кивнул Мизинов и подозвал Иваницкого:
— Доктор, сколько раненых?
— Пятнадцать легко, двадцати двум требуется операция, — ответил доктор.
— Приступайте, доктор. В помощь можете взять любых офицеров. Они на все руки молодцы.
— Благодарю, Александр Петрович, — поклонился Иваницкий. — Они всегда и во всем помогают мне.
— Надо укрепить село, — предложил Худолей. — Насыпать полные мешки земли, уложить их на телеги и вытянуть обоз вдоль южной околицы. Красные скоро опять пойдут на приступ.
— Я думаю, что это не даст пользы, — поник Мизинов, тщетно пытаясь погасить в душе недобрые предчувствия.
— Если вы считаете, что сохранение жизней офицеров не польза… — удивился Худолей и пожал плечами, — то я, как ваш заместитель, вправе все-таки настаивать на укреплении позиций!
— Господин полковник, — перебил Мизинов, — вы все-таки заместитель, а командир пока я, — и задумчиво добавил: — К тому же, повторяю, что укрепление ничего не спасет.
— Вы считаете, что мы в западне?
— Именно так, полковник, — согласился Мизинов. — Мы не рассчитали своих сил. Красные оказались упорнее, чем мы предполагали.
— Ваше превосходительство, а не уместнее лив таком случае отвести отряд на север, в Якутию? — спросил полковник Худолей. — Там все-таки пока наши…
— Это называется бегство, полковник, — отрезал Мизинов. — Корнету Коробейникову скоро конец, и мы вряд ли чем поможем всеякутскому повстанчеству. Этот отчаянный мальчик, как его зовут даже свои, не отличается терпимостью по отношению к местному населению. Рассказывали, что частенько он со своими солдатами-якутами, захватив какое-нибудь село, издевается над его жителями, грозится выселить их в Советскую Россию. Это что за блажь?! Да и якуты неважные солдаты, полковник. — Он помолчал и опять добавил: — К тому же меня вовсе не прельщает перспектива сделаться вторым бароном Унгерном и подвергнуться его участи[75]. Я сражаюсь за русское дело. Будемте считать этот разговор окончательно оконченным.
Худолей рассказал об этом Брындину и Татарцеву.
— Прав был все-таки Яблонский! — горячо поддержал Худолея Татарцев. — Нечего было втягиваться в здешние бои, которые, как проясняется, не имеют уже никакого значения. Но его превосходительство, города бравший, полагает унизительным для себя отступить от сел! Я, конечно, понимаю его желание перерезать магистраль. Но какими силами, если людей не останется? У нас теперь каждый человек на счету. И самое главное — мы теряем драгоценное время!..
— Мне кажется, господа, вы несправедливы к его превосходительству, — возразил Брындин. — В нашем положении, на мой взгляд, он действует как раз наиболее здравомысленно.
— Поясните, капитан, — не понял Худолей.
— Хотя бы потому, что свое время мы уже упустили. А раз так, значит, и думать нечего о наступлении: оно даже тактически уже не оправдается, только люди погибнут. А их, как вы верно заметили, у нас все меньше и меньше. Его превосходительство, позвольте метафору, волею судеб превратился из полководца в опекуна, радеет об офицерах, не хочет зря их под пули толкать. И это единственно правильный выбор, какой можно сделать сейчас.
Ознакомительная версия.
