Денис Субботин - Ларец Самозванца

Марек, расцветший как розовый цвет, пулей метнулся в низенькую палатку, которую успели разобрать для панов, и вскоре вернулся обратно. К сабле и длинному черкесскому кинжалу добавились два огромных, в четверть его роста пистоля. Вкупе с коротким, но очень мощным турецким ружьём и двумя собственными, тоже турецкими пистолями, вооружение Марека представлялось крайне серьёзным. Яцек, тот к палашу присовокупил лишь рушницу, притом не слишком хорошую… Пан Анджей, протратившийся на книгах, на вооружении оруженосца, в боевые качества которого не верил вовсе, экономил сверх всякой меры.

— Поехали! — нетерпеливо ёрзая в седле, крикнул на него младший по возрасту, но от того ничуть не менее боевой Марек. — Что ты рассусоливаешь?!

Яцек неторопливо зарядил рушницу, забрался в седло и, только проверив, легко ли добываются палаш и кинжал из ножен, кивнул:

— Поехали!

Теперь уже не торопился Марек. Завидев невдалеке Зарину, он шагом послал к ней своего Огонька и, придержав его всего в паре саженей, громко спросил:

— Что привезти прекрасной панночке? — склонившись притом к самой холке.

— Ежа! — похоже, прежде чем подумать, как следует, брякнула «прекрасная панночка» которой ещё не исполнилось восемнадцати.

Слегка опешивший, Марек, однако подчинился.

— Как пожелает самая красивая девушка на свете! — он развернул коня на одних только задних ногах и бросил его в намёт.

Обстоятельный Яцек, в душе которого выли на сотню голосов чёрные кошки, загонять коня не стал. Всё одно, Марек скоро утомится ехать один… Тогда он его и нагонит!

Марек, однако, вопреки всему, проскакал галопом почти версту и к тому моменту, как бивак растаял в надвигающейся темноте, их разделяло не меньше полёта стрелы, выпущенной из татарского лука.

— Яцек, догоня-ай! — рявкнул Марек во весь голос.

— Сам погоняй! — негромко огрызнулся Яцек. Однако коня пришпорил. Такой же флегматичный, как и хозяин, мохнатый его ногаец потрусил чуть быстрее. Марек нетерпеливо приплясывал в седле.

— Ну, чего ты?! — сердито спросил Марек, когда между ними оказалось меньше сажени, и кони медленной рысью направились к темнеющему в паре вёрст лесу. — Есть не хочется?

— А мне и впрямь торопиться некуда! — мстительно возразил Яцек. — Мне ежей посреди ночи искать не предлагали! Как ты будешь их искать? Задницей голой под каждый куст залезая?! Нет, ты всё же дурень, Марек! Надо же, так нарваться!

— Подумаешь! — беззаботно присвистнув, что в глазах жутко суеверного Яцека было ужасно дурной приметой, возразил Марек. — Найдём как-нибудь! Вот жрать хочется… Вот растяпа я! Ведь был в палатке! Там и стол уже накрыт… почему ничего взял?! Там ветчина, сала шмат, бок бараний с кашей…

— Растяпа! — радостно согласился Яцек, ковыряясь в ольстредях.

— Растяпа! — продолжал корить себя Марек. И вдруг издал горловой звук, поперхнулся. Прямо перед ним, ароматом сводя с ума, а видом внушая весёлый ужас, розовел огромный шмат той самой, ещё в Коломне купленной ветчины. На полти вчерашнего хлеба. Покрытый сверху огромным солёным огурцом… Хрустящим, тем не менее — проверено!

— Яцек… — враз осипшим голосом прохрипел Марек. — Откуда?! Ты — колдун! Чернокнижник! Как вернёмся обратно, я исповедуюсь отцу Никодиму, и мы прилюдно сожжём тебя, еретика и чернокнижника, на костре! Как это бишь называется-то…

— Сам ты еретик и чернокнижник! — промычал набитым ртом Яцек. — А я — предусмотрительный. Пока ты за пистоли бесполезные хватался, я в мешках у Казимера покопался… Он у нас запасливый!

— Он тебе голову открутит! — весело пообещал Марек. — Вспомнил!!! Аутодафе называется такой костёр! Яцек, тебя сожгут на аутодафе!

— Ну и помрёшь с голоду! — пробурчал обиженный таким к себе отношением Яцек. — Раз так, вина я тебе не дам! И не проси! И не смотри на меня так!!!

Добросердечный, наивный Яцек…

Довольно обхватив дланью плоскую медную флягу, Марек пробормотал хвалу Богородице за сытный ужин, и открутил пробку…

— Ты мне-то оставь! — встревожился Яцек, глядя на то, как приятель жадно присосался.

Марек отлип. Несколько мгновений он как-то странно кашлял, его тело содрогалось в жутких конвульсиях, которые вусмерть перепуганный Яцек принял за предвестие смерти. Логично предположив, что вино пошло не в то горло и Марек вот-вот задохнётся, Яцек со всей дури шарахнул немалых размеров кулачищем промеж выступающих лопаток худой спины приятеля. Охнувший от боли, Марек чуть не покинул седло, но удержался. Прорычав ругательство, он перегнулся через седло и его обильно, а главное бурно вырвало на дорогу. Всем только что сожранным добром и даже утренним завтраком… той его частью, что не успела перевариться.

— Чтоб тебя! — просипел он полузадушено. — Так же и убить можно, Яцек! Ты пробовал своё вино-то?!

— А что? — удивился тот. — Неужто плохое?

— А ты попробуй! — предложил Марек. — Может тебе понравится!

В голосе его было столько яда и гнева, что Яцек не осмелился отказаться… М-да. Странно, но он промахнулся. Вместо вина, во фляге было подсолнечное масло. Не слишком тёплое, но от того не менее противное и на вкус, и даже на запах. Впрочем, воняло оно так отвратно, что странно было уже то, что Марек не ощутил его запаха прежде, чем пригубил.

— Ты что же, не чуял, чем пахнет? — искренне изумившись, поинтересовался Яцек.

— У меня — насморк! — рявкнул вконец разгневанный Марек. — У, чтоб тебя!.. Ещё ветчина есть?

Яцек, взявший всего по шмату, виновато развёл руками. Нету мол, извини! Прокляв всё на свете, Марек пустил коня вперёд.

Прежде чем Марек отошёл, прошло никак не менее часа. Стало уже совсем темно — для этого времени года, разумеется. Огромные ели окружавшего их болотистого леса возвышались, подобно башням чудовищного замка Кащея Бессмертного или злобного, кровожадного Дракона. У обоих отроков — даже у бесстрашного Марека — сердца поуходили поглубже в пятки и там упрятались. А тут ещё чёрные тени, со страшным шорохом проносящиеся над самыми головами. И какие-то стоны, крики, вопли душераздирающие в глубине чащобы! Хвала Мареку и особенно Яцеку, что в штаны не напустили!

Вдруг — а это всегда вдруг — что-то из самой чащи, чёрное и огромное, бросилось прямо на едущего последним Яцека. Это было уже свыше его малых сил! Отчаянно заорав, выхватив из ножен палаш, он дал коню острогами. Тот, рванул вперёд, Яцек сослепу рубанул что-то твёрдое… Конь промчал дальше и остановился самостоятельно, потому как хозяин перестал терзать его бока шпорами.