есть; чем больше вы его едите, тем больше вам хочется его есть; и сколько бы вы ни съели, у вас не будет ни тошноты, ни других неприятных явлений. Съесть первый раз дуриан — значит получить совершенно еще не изведанное ощущение. А ради этого, право же, стоит съездить на Восток!
Вполне созревшие плоды падают на землю. Тогда-то их лучше всего и есть: полежав некоторое время на земле, они утрачивают излишнюю терпкость. Недозрелые плоды, приготовленные соответствующим образом, прекрасно заменяют овощи, а даяки [18] едят их и недозрелыми, тоже в сыром виде. При хорошем урожае дурианы засаливают в глиняных кувшинах и бамбуковых сосудах и таким образом сохраняют иногда в течение целого года; плоды приобретают за это время столь ценимый европейцами аромат. У даяков соленые дурианы служат любимой приправой к их неизменному рису. В лесах Малайского архипелага произрастают две разновидности дикого дуриана; их плоды значительно мельче; у одной из этих разновидностей мякоть оранжевого цвета. Неправильно было бы утверждать, что дуриан — лучший из фруктов; он ни в коем случае не может заменить таких кисло-сладких плодов, как апельсины, виноград, манго и мангостан, живительный сок которых действует столь благотворно и освежающе. Но в качестве вкусной пищи он незаменим. Если бы мне предложили назвать двух представителей растительного мира, каждый их которых заключал бы в себе все достоинства своего класса, я, не задумываясь, назвал бы апельсин и дуриан.
Дуриан — опасное дерево. Когда его плоды созревают и начинают опадать, случается, что они ранят проходящих или работающих под деревом людей. Нанесенная упавшим дурианом рана ужасна: кроме того, что сам по себе удар тяжелого плода очень силен, его твердые шипы до крови раздирают кожу. И все-таки эта страшная рана редко является причиной смерти: обильная потеря крови спасает от возможного в таких случаях воспаления.
Один из вождей племени даяков рассказывал мне, как однажды его сильно ранил упавший ему на голову дуриан; он был уверен, что скоро умрет — так тяжко было ранение. Но рана быстро зажила, и он поправился.
Не только коренные жители Малайского архипелага, но и поселившиеся там иностранцы считают дуриан лучшим, то есть вкуснейшим из плодов. Путешественник Луишотт еще в 1599 году писал, что дуриан превосходит по вкусу все известные ему плоды. А другой столь же знаменитый путешественник, доктор Паладенус говорит: «Плоды этого растения сочны и очень приятны на вкус. Людям, впервые увидевшим дуриан, сначала кажется, что он пахнет прелым луком; но, едва отведав его, они уже не хотят есть ничего иного. Туземцы всячески превозносят это растение; они дают ему громкие имена и слагают о нем хвалебные песни» [19] .
Глава IX.
ГАВИАЛ
Покончив с дурианом, капитан Редвуд, Муртах и малаец снова отправились на поиски пищи. Необходимо было добыть к обеду мяса, рыбы, птицы — словом, чего-нибудь более существенного, чем сырые плоды.
Каждый из мужчин пошел тем же путем, что и раньше, до случая с дурианом: Редвуд — в лес, Муртах — вверх по течению реки, а Сэлу — по берегу залива. В руках у малайца была заостренная с одного конца бамбуковая палка, которую он время от времени втыкал в песок, чтобы узнать, нет ли там устрицы.
Генри и Эллен опять остались одни. Только теперь они уже не сидели под деревом. Отец велел им выкупаться. И это в самом деле было необходимо — ведь они так долго лежали в грязной лодке, томясь под зноем тропического солнца. К тому же купанье прекрасно восстанавливает здоровье и укрепляет тело. Генри стал купаться поближе к морю, а Эллен, которой нравилась прозрачная вода и мягкое песчаное дно реки, вошла в воду неподалеку от места, где они сидели. «Безопасней», — подумала она. Сюда не достигали волны прибоя, и течение реки тут было гораздо спокойнее. Однако мы сейчас увидим, что безопасность оказалась мнимой. Едва охотники разбрелись, как безмятежный покой знойного полудня был нарушен пронзительным криком, который далеко разнесся в безмолвии острова и, докатившись до леса, резко оборвал пение крылатых его обитателей.
Услышал этот крик и капитан Редвуд, бродивший с винтовкой по лесу, высматривая дичь среди густых ветвей; услышал его и Муртах, сидевший с удочкой на берегу реки; и Сэлу, зашедший по колени в воду; и Генри, плавно покачивавшийся на волнах морского прибоя. Но особенно громко прозвучал этот крик в ушах Эллен, потому что кричала она сама. То был крик смертельного ужаса.
Услыхав его, все тотчас же побросали свои занятия и опрометью кинулись туда, где оставили Эллен.
Через несколько секунд мужчины и мальчик подбежали к берегу, и то, что они увидели, заставило содрогнуться от ужаса их полные отваги сердца.
Посредине реки, ширина которой достигала в этом месте ста футов, стояла Нелли. Видно, у берега ей показалось слишком мелко. Вода была девочке по самую шею, на поверхности виднелась лишь ее голова. А напротив нее торчала другая голова — огромная голова страшилища, похожего на гигантскую ящерицу. Это было пресмыкающееся из породы крокодилов, которое, покинув заросли тростника на противоположном берегу, быстро неслось навстречу перепуганной девочке. И неудивительно, что при виде этой страшной длиннорылой головы с широко разинутой пастью Нелли не могла подавить крик ужаса.
Весь вид чудовища говорил о его намерении проглотить свою жертву.
— Гавиал! — крикнул Сэлу, увидев огромное тело гигантского крокодила, достигавшее целых двадцати футов в длину.
— Гавиал! — повторили в один голос капитан и Муртах. Оба прекрасно знали, что представляет собой плывущее к девочке чудовище.
Голова животного имела не менее ярда в длину, и почти всю ее занимали огромные челюсти, на верхней из которых торчала большая продолговатая шишка — характерное отличие от других видов пресмыкающихся этого отряда.
Когда встревоженные криком люди подбежали к берегу — а прибежали они туда почти одновременно, — между гавиалом и девочкой оставалось не более двадцати ярдов. Гибель ее казалась неминуемой…
В первый момент, заметив грозящую ей опасность, Нелли попыталась бежать. Но неосторожность завела ее слишком далеко от берега, а страх
