– Пли! – скомандовал Жуковский, опуская руку.
– Пли! – повторил Борейко.
Пять огромных огненных столбов вырвались из дул орудий, и в следующее мгновение батарея заволоклась густыми клубами синего порохового дыма, за которым скрылись и море и берег. Запахло селитрой и серой. Орудия с грохотом откатились по наклонным рамам лафетов и затем скатились по ним на прежние места.
Дым медленно расходился по батарее. Стала видна японская эскадра.
Жуковский в Борейко вскинули бинокли к глазам, было ясно видно, как вокруг головного корабля взвились четыре высоких всплеска воды и одновременно против средней его трубы взметнулся – столб сперва черного дыма, а затем белого пара.
– Два недолета, два, перелета, одно попадание, – громко доложил сигнальщик.
– Попал под накрытие, стервец, – обрадовался Борейко.
– Малость подсыпали перцу. Запарил! Очевидно, мы ему попортили паропроводы, – ответил. Жуковский. – Александр Александрович, может быть полюбуетесь на наши успехи – обратился он к вновь вынырнувшему на свет божий Чижу.
– Четыре тысячи восемьсот! Четыре тысячи семьсот! – выкрикивал дистанцию сигнальщик.
– Прицел двести тридцать, целик тот же! – скомандовал Жуковский.
Орудийные дула опять поползли следом за японской эскадрой.
Неприятельские – корабли опоясались огнями и легким, быстро тающим в воздухе зеленоватым дымком.
– Японец бьет, ваше благородие, – доложил сигнальщик.
– Закройсь! – скомандовал Борейко.
Несколько крупных снарядов одновременно обрушилось на батарею. Они рвались спереди, сзади и с боков. Едкий удушливый дым окутал батарею. Все поспешили укрыться, и только Жуковский по-прежнему стоял на бруствере, да внизу Борейко, чертыхаясь, подбирал падавшие около него еще горячие осколки и внимательно разглядывал их.
Сменившись с караула, Заяц улегся спать в казарме и – не захотел на нее выходить, когда японцы начали обстреливать Электрический Утес. Но когда совсем близко разорвался, снаряд и посылались осколки стекла, Заяц мгновенно выскочил на двор. Как раз в этот момент над его головой с ревом пронесся снаряд и гулко разорвался в тылу. Заяц от страха присел было на землю, а – затем, оглянувшись вокруг, стремительна побежал на батарею.
Подгоняемый все новыми разрывами, он, пригнув голову, с разбега бросился в первый попавшийся каземат. При входе в него стоял, пугливо озираясь. Чиж, и Заяц угодил головой прямо ему в живот. Удар был так силен, что слабонервный и перепуганный штабс-капитан потерял сознание и повалился на пол.
Заяц, сбив с ног офицера, так испугался, что тотчас выскочил обратно из каземата. При этом он налетел на Борейко. Но огромного поручика не так-то легко было сбить с ног. Он схватил Зайца за шиворот, сильно тряхнул и свирепо проговорил:
– Ты обалдел, что ли, Заяц? Куда тебя черт несет? Марш в крайний каземат, будешь при перевязочном пункте, – и в назидание так огрел его по шее, что Заяц едва удержался на ногах.
Разделавшись с Зайцем, Борейко пошел проведать Чижа и нашел его лежащим на полу. Около хлопотали два солдата, приводя его в чувство.
– Что случилось? – удивленно спросил поручик.
– Так что, Заяц, вашбродие, как шальной, влетел в каземат да ударил головой в живот их благородие. Они и чувства лишились, – сообщили ему солдаты.
– Позвать фельдшера, пусть приведет штабс-капитана в чувство, – распорядился Борейко и пошел к Жуковскому.
– Чиж в обморок упал, – весело доложил он командиру. – Дурак Заяц налетел на него, а тот с перепугу и сомлел, как рыхлая баба.
– Послали туда фельдшера? Ладно. Давайте продолжать стрельбу, – коротко бросил в ответ капитан.
Японцы перенесли огонь на эскадру, и батарея немедленно ожила.
Как только обстрел Утеса прекратился, по дороге к нему с Золотой горы показался экипаж, окруженный свитой верховых. Еще издали были видны красные отвороты генеральских шинелей. Через десять минут коляска докатилась до Электрического Утеса, и из нее вышли Стессель и Белый. Выставив грудь вперед и высоко подняв голову, Стессель придал себе внушительный вид. Приняв рапорт Жуковского, он громко поздоровался с солдатами. Те ответили вразброд. Стессель сразу нахмурился.
– Разве с такими солдатами можно воевать? Они даже на приветствие как следует отвечать не умеют, а еще кадровики Хотел их крестами наградить за сегодняшний бой, а теперь воздержусь. Пусть сперва научатся отвечать как следует. Никакого порядка у вас в роте нет, капитан! – раскричался он на Жуковского.
Тут его взгляд упал на усмехнувшегося Борейко.
– А вы, поручик, чему смеетесь? Почему вы не по форме одеты?
Борейко с удивлением осмотрел себя.
– Где ваша шашка? – крикнул Стессель.
– А зачем она мне, ваше превосходительство, – спокойно возразил поручик. – Японские броненосцы, что ли, ею рубить?
– Как… Не по форме одет! – уже не помня себя, кричал Стессель. – Арестовать! Убрать!
– Я, ваше превосходительство, разрешил господам офицерам во время боевых стрельб быть без оружия: шашка мешает, когда приходится подниматься на лафет для проверки наводки, – вмешался Белый.
– Не законно… Не по уставу… Самовольство… Объявлю выговор в приказе! – продолжал кричать Стессель.
Все молча глядели на бушевавшее начальство.
– У вас были попадания в неприятельские корабли? Есть раненые на батарее? – наконец несколько успокоился Стессель.
– Выявлено три прямых попадания в головной броненосец. На батарее раненых нет, – доложил Жуковский.
Рассеянно выслушав ответы, Стессель взошел на бруствер.
Японцы начали приближаться к Артуру. В воздухе раздался зловещий свист снаряда. Стессель неожиданно проявил горячий интерес к устройству дальномера и одним махом оказался в дальномерной будке. За ним туда же спешно юркнули сопровождавшие его Водяга и Дмитриевский Остальная генеральская свита торопливо спустилась с бруствера вниз. Только Белый да Жуковский остались на месте и продолжали рассматривать японскую эскадру.
Снаряд шлепнулся перед батареей, но не разорвался. Все облегченно вздохнули. Стессель вновь зашагал по брустверу.
– Японцы приближаются, – доложил Стесселю Дмитриевский
– Да, надо немедленно вернуться на Золотую гору. Там лучше видна вся картина боя и есть связь со всеми батареями. Едемте сейчас же обратно, господа, – заторопился Стессель.
Не успела генеральская коляска проехать и половины пути, как японские снаряды вновь посыпались на Утес и на дорогу к Золотой горе.
С батареи было видно, как вся сопровождающая генерала кавалькада вдруг вскачь понеслась в гору, обгоняя генеральский экипаж. Стессель, с ужасом оглядываясь на море, стоял в экипаже и усиленно наколачивал кучера в шею. Испуганные близким разрывом снаряда, лошади подхватили и понесли.
