Было, должно быть, половина или без четверти восемь, когда дверь отворилась и милая девушка пошла ко мне, пробиваясь сквозь дождь. Я встретил ее на берегу.
— Едва удалось вырваться, — сказала она. — Не хотели пускать меня по дождю.
— Клара, — спросил я. — Вы не боитесь?
— Нет, — сказала она так просто, что это меня успокоило.
Жена моя была самая храбрая, самая лучшая из женщин; по опыту я убедился, что качества эти далеко не всегда совместимы, а у нее редкое бесстрашие соединялось с чисто женской нежностью и обаянием.
Я рассказал ей все происшедшее со вчерашнего утра, и, хотя щеки ее заметно побледнели, она сохранила полное спокойствие.
— Теперь вы видите, что мне ничто не угрожает, — сказал я под конец,
— мне они не хотят зла. В противном случае я был бы уже мертв.
Она положила мне руку на плечо.
— А я в это время крепко спала! — воскликнула она.
То, как она это сказала, привело меня в восторг. Я обнял ее и привлек к себе. Прежде чем мы опомнились, ее руки были у меня на плечах и я поцеловал ее. И все же и тогда ни слова не было сказано нами о любви. И сейчас я ощущаю прикосновение ее щеки, мокрой и холодной от дождя, и часто потом, когда она умывалась, я целовал ее, в память того утра на морском берегу. Теперь, когда я лишился ее и в одиночестве кончаю свой жизненный путь, я вспоминаю нежность и глубину того чувства, которое соединяло нас, и это умеряет горечь моей потери.
Так прошло, быть может, несколько секунд — время влюбленных летит быстро, — а затем нас вспугнул раздавшийся вблизи громкий смех. Смех был не веселый, а натянутый, скрывавший недоброе чувство. Мы обернулись, хотя моя левая рука все еще обнимала талию Клары и она не пыталась высвободиться, и в нескольких шагах от себя увидели Норсмора. Он стоял, опустив голову, заложив руки за спину, и даже ноздри у него побелели от ярости.
— А! Кессилис! — сказал он, когда я повернулся к нему.
— Он самый, — сказал я без всякого смущения.
— Так вот как, мисс Хеддлстон, — продолжал он медленно и злобно, — вот как вы храните верность вашему отцу и слово, данное вами мне! Вот как цените вы жизнь вашего отца! И вы настолько увлечены этим молодым джентльменом, что готовы пренебречь своей репутацией, законами приличия и самой элементарной осмотрительностью…
— Мисс Хеддлстон… — начал я, стараясь прервать его, но он, в свою очередь грубо оборвал меня.
— А вы помолчите! — сказал он. — Я обращаюсь к этой девушке.
— Эта девушка, как вы ее называете, моя жена, — сказал я, и моя жена крепче прижалась ко мне; я понял, что она одобряет мои слова.
— Ваша кто? — крикнул он. — Вы лжете!
— Норсмор, — сказал я, — мы все знаем ваш бешеный нрав, но меня не проймут никакие ваши оскорбления. Поэтому советую вам говорить потише: я уверен, что нас слушают.
Он оглянулся, и видно было, что мое замечание несколько утишило его ярость.
— Что вы хотите сказать? — спросил он.
Я ответил одним словом:
— Итальянцы.
Он крепко выбранился и перевел взгляд с меня на Клару.
— Мистер Кессилис знает все, что я знаю, — сказала моя жена.
— А мне хотелось бы знать, — начал он, — какого черта мистер Кессилис явился сюда и какого черта он здесь намеревается делать? Вы изволили заявить, что женаты, — этому я не верю. А если это так, Грэденская топь вас скоро разведет: четыре с половиной минуты, Кессилис. У меня собственное кладбище для друзей!
— Итальянец тонул несколько дольше, — сказал я.
Он посмотрел на меня, слегка озадаченный, и потом почти вежливо попросил меня рассказать все, что я знаю.
— У вас все козыри в игре, мистер Кессилис, — добавил он.
Я, конечно, согласился удовлетворить его любопытство, и он выслушал меня, не в силах удержать восклицаний, когда я рассказывал ему, как очутился в Грэдене, как он чуть не заколол меня в вечер высадки, и о том, что я узнал об итальянцах.
— Так! — сказал он, когда я кончил. — Теперь дело ясное, ошибки быть не может. А что, осмелюсь спросить, вы намереваетесь делать?
— Я думаю остаться с вами и предложить свою помощь, — ответил я.
— Вы храбрый человек, — отозвался он с какой-то странной интонацией.
— Я не боюсь.
— Так, значит, — протянул он, — насколько я понимаю, вы поженились? И вы решитесь сказать это мне прямо в глаза, мисс Хеддлстон?
— Мы еще не обвенчаны, — сказала Клара, — но сделаем это при первой возможности.
— Браво! — закричал Норсмор. — А уговор? Черт возьми, вы ведь неглупая девушка, с вами можно говорить начистоту! Как насчет уговора? Вы не хуже меня знаете, от чего зависит жизнь вашего отца. Стоит мне только умыть руки и удалиться, как его прирежут еще до наступления ночи.
— Все это так, мистер Норсмор, — нисколько не теряясь, ответила она.
— Но только вы этого никогда не сделаете. Уговор этот недостоин джентльмена, а вы, несмотря ни на что, джентльмен, и вы никогда не покинете человека, которому сами же протянули руку помощи.
— Вот как! — сказал он. — Так вы полагаете, что я предоставлю вам мою яхту задаром? Вы полагаете, что я стану рисковать своей жизнью и свободой ради прекрасных глаз старого джентльмена, а потом, чего доброго, буду шафером на вашей свадьбе? Что ж, — добавил он с какой-то кривой усмешкой, — положим, что вы способны поверить этому. Но спросите вот Кессилиса. Онто знает меня. Можно ли мне довериться? Так ли я безобиден и совестлив? Так ли я добр?
— Я знаю, что вы много говорите и, случается, очень глупо, — ответила Клара. — Но я знаю, что вы джентльмен, и ни капельки не боюсь.
Он посмотрел на нее с каким-то странным одобрением и восхищением, потом обернулся ко мне.
— Ну, а вы думаете, что я уступлю ее без борьбы. Фрэнк? — сказал он.
— Говорю вам вперед: берегитесь! Когда мы с вами схватимся во второй раз…
— То это будет уже в третий, — прервал я его с усмешкой.
— Да, верно, в третий, — сказал он. — Я совсем забыл. Ну что же, третий раз — решительный!
— Вы хотите сказать, что в третий раз вы кликнете на помощь команду вашей яхты?
— Вы слышите его? — спросил он, обернувшись к моей жене.
— Я слышу, что двое мужчин разговаривают, как трусы, — сказала она. — Я бы презирала себя, если бы думала или говорила так, как вы. И ни один из вас сам не верит ни слову из того, что говорит, и тем это противнее и глупее!
— Вот это женщина! — воскликнул Норсмор. — Но пока еще она не миссис Кессилис. Молчу, молчу. Сейчас не мое время говорить.
Тут моя жена изумила меня.
— Мне пора уходить, — вдруг сказала она. — Мы слишком надолго оставили отца одного. И помните: вы должны быть друзьями, если каждый из вас считает себя моим другом.
