И, загасив факел, пылавший, подобно ему, Лактанс стал на колени и начал горячо молиться.
— Ну, тогда я скажу это вместо вас, — продолжал Ивонне, — и добавлю: божественное откровение, о котором; должен был бы вам возвестить Лактанс, возвещу вам я, друзья.
— Ты, Ивонне? — с некоторым сомнением переспросил Прокоп.
— Да, да… я… у меня возникла та же мысль, что и у вас, но возникла она раньше, чем у вас.
— Как, — спросил Пильтрус, — и у тебя родилась мысль проникнуть в замок, на который мы позарились?
— И не только родилась, — ответил Ивонне, — но я ее еще и стал осуществлять.
— Неужели?! — воскликнули все присутствующие и с удвоенным вниманием стали его слушать.
— Да, мне кое с кем удалось договориться, — продолжал Ивонне. — Это очаровательная служаночка по имени Гертруда. — Тут он подкрутил усы и продолжал: — И она ради меня предаст отца и мать, хозяина и хозяйку… я погубил ее душу.
Лактанс испустил тяжкий вздох.
— Ты говоришь, что входил в замок?
— Я вышел оттуда прошлой ночью; но вы же знаете, что прогулки в темноте внушают мне крайнее отвращение, особенно, когда я совершаю их один. Не желая идти три льё до Дуллана, либо шесть до Абвиля или Монтрёй-сюр-Мера, я прошел всего четверть льё и очутился в этой пещере, которую я знал еще со времени своих первых свиданий с моей богиней. Я ощупью отыскал ложе из папоротников, потому что знал, где оно, и уже начал засыпать, дав себе слово поутру переговорить об этом деле с тем из вас, кого встречу первым, как явился Пильтрус со своей компанией, а вслед за ним и Прокоп со своей. Все явились по одному и тому же делу; стремление к одной и той же цели повлекло за собой известный вам спор, и он, без сомнения, кончился бы трагически, если бы я не решил, что пришло время мне вмешаться, и я вмешался. Теперь я говорю: чем сражаться, не лучше ли объединиться? Чем врываться силой, не лучше ли проникнуть хитростью? Чем выламывать ворота, не лучше ли, чтобы их вам открыли? Чем искать наудачу золото, драгоценности, посуду, серебро, не лучше ли, чтобы вас к ним подвели? Тогда по рукам, я тот человек, кто вам нужен! И чтобы показать вам пример бескорыстия и братства, несмотря на услугу, которую я вам оказываю, я прошу себе всего лишь такую же долю, как и другим. Если у кого-нибудь есть сказать что-либо получше, пусть говорит… Я уступаю ему слово и слушаю.
Шепот восхищения пробежал по собранию. Лактанс, прервав молитву, приблизился к Ивонне и смиренно поцеловал полу его плаща. Прокоп, Пильтрус, Мальдан и Фракассо пожали ему руку. Шарфенштайны чуть не задушили его в объятиях. Один Мальмор прошептал из угла:
— Вот видите, мне не удастся даже ни с кем обменяться жалким ударом шпаги!.. Просто проклятие какое-то!
— Ну что же, — сказал Ивонне, который уже давно мечтал об этом союзе и, видя, что удача сама плывет ему в руки, не хотел ее упустить, — не будем терять ни минуты! Нас собралось здесь девять человек, не боящихся ни Бога, ни черта…
— Нет, — прервал его Лактанс, крестясь, — Бога мы боимся!
— Конечно, конечно; это просто так говорится, Лактанс… Я говорил, что нас здесь девять человек, которых свел случай…
— Провидение, Ивонне! — сказал Лактанс.
— Пусть Провидение… К счастью, среди нас есть законник Прокоп; у него, к счастью, у пояса есть чернила и перо, и я уверен, что в кармане у него есть гербовая бумага нашего доброго короля Генриха Второго…
— Слово чести, да, — подтвердил Прокоп, — и как сказал Ивонне, это к счастью.
— Тогда поспешим… Соорудим стол и составим устав сообщества, а один из нас будет часовым в лесу, поблизости от входа в пещеру, и проследит, чтобы нас не беспокоили.
— Я стану на страже, — заявил Мальмор, — и, сколько бы испанцев, англичан или немцев не бродило по лесу, все они будут убиты.
— Вот это как раз то, что не нужно, дорогой Мальмор, — сказал Ивонне. — При нашем расположении, то есть в двухстах шагах от лагеря его величества императора Карла Пятого, причем когда командующий — человек с таким тонким слухом и опытным глазом, как монсеньер Эммануил Филиберт Савойский, убивать надо только в том случае, когда этого не избежать, тем более что, какую верную руку ни имей, убиваешь не всегда, а когда не убиваешь, то ранишь; раненые же пронзительно вопят; на крики раненых сбегаются люди, а если лес заполнят войска, то один Бог знает, что станется с нами! Нет, дорогой Мальмор, вы останетесь здесь, а на страже будет стоять один из Шарфенштайнов. Они немцы, и если нашего часового обнаружат, он выдаст себя за ландскнехта герцога Аренберга или рейтара графа Вальдека.
— Уж лючше крава Фальтека, — заметил Генрих Шарфенштайн.
— Этот великан все прекрасно понимает, — сказал Ивонне. — Да, дружище, лючше крава Фальтека, потому что граф Вальдек грабитель. Ты ведь это имел в виду?
— Ja, я это хотел зкасать.
— И потому нет ничего удивительного в том, что грабитель прячется в лесу?
— Nein note 15… нишего утифительного!
— И все же пусть тот Шарфенштайн, что будет стоять на страже, поостережется, чтобы в качестве грабителя не попасть в руки монсеньера герцога Савойского… Он с мародерами шутить не будет!
— Та, — сказал Генрих, — фчера он обять твух зольдат пофесил!
— Дрех! — поправил Франц.
— Ну хорошо, кто из вас станет на часах?
— Я, — ответили одновременно дядя и племянник.
— Друзья мои, — сказал Ивонне, — ваша готовность оценена нами по заслугам, но одного достаточно. Киньте жребий соломинками… Тому, кто останется здесь, уготован почетный пост.
Шарфенштайны минуту посовещались.
— У Франца корошие класа и корошие уши… Он пудет нашим чазофым, — объявил Генрих.
— Хорошо, — согласился Ивонне, — тогда пусть Франц займет свой пост. Франц с обычным своим спокойствием направился к выходу.
— Ты понял, Франц? — спросил Ивонне. — Если тебя другие накроют, это пустяки, но если это будет герцог Савойский, он тебя повесит!
— Меня никто не нагроет, путьте збогойны, — ответил Франц.
И он вышел из пещеры, чтобы занять свой пост.
— А где бочетный бост? — спросил Генрих.
Ивонне взял факел из рук Мальдана и, подавая его Генриху, сказал:
— Держи, встанешь здесь… свети Прокопу и не двигайся!
— Я не путу тфикаться! — сказал Генрих.
Прокоп сел, вынул из кармана бумагу и снял с пояса письменные принадлежности.
За этой работой мы его и застали, когда проникли в пещеру в лесу Сен-Поль-сюр-Тернуаз, обычно необитаемую и, по странному стечению обстоятельств, такую людную в этот день.
Мы уже заметили, что дело, за которое взялся Прокоп и которым он занимался с одиннадцати часов утра до трех часов пополудни знаменательного дня 5 мая 1555 года, было отнюдь не простым, потому что результат должен был удовлетворять всех.
