На сей раз при въезде в Лондон Генри не почувствовал возбуждения, которое обычно охватывало его при каждом свидании с этим городом. Зачем его вызвали сюда в неурочное время? Мучительный вопрос не давал покоя, но Грэшем немедленно откликнулся на зов, прекрасно понимая, что выбора у него нет.
По дороге в Лондон он гнал лошадь во весь опор. Генри считался очень богатым человеком, который расходует свои средства весьма расчетливо. Одним из его главных богатств были лошади, а другим — верный Манион, присматривающий за многочисленными конюшнями от Кембриджа до Лондона, где Грэшема всегда ждала оседланная лошадь. В прошлом прекрасный солдат, он также командовал людьми, в любой момент готовыми принять у хозяина взмыленного коня, почистить его и накормить, и сделать это с любовью, на которую у Генри просто не хватало времени.
У Грэшема не было нужды так торопиться. Роберт Сесил, виконт Крэнборн, в недалеком будущем граф Солсбери и самый молодой член Тайного совета, привык ждать. Ему досталась в наследство крупнейшая и самая работоспособная в Европе сеть шпионов и осведомителей, и всю свою жизнь этот человек выжидал и наблюдал, словно паук, затаившийся в искусно сплетенной паутине.
И все же Генри мчался в Лондон, как будто от этого зависела его жизнь. Встречный ветер свистел в ушах и трепал волосы, а крестьянские телеги едва успевали свернуть к обочине, чтобы уступить дорогу неистовому всаднику. Бешеная скачка помогала забыть все беды, и вместе с обжигающими порывами ветра наездник ощущал на лице горячее дыхание самой жизни. Сесил может установить слежку и распоряжаться его судьбой, но никому не под силу обуздать безумный, неистовый вихрь, несущий его в Лондон.
Предыдущие встречи с людьми вроде Роберта Сесила неизменно заканчивались для Генри многочисленными предательскими выстрелами и уколами шпаги, серьезными ранами и даже кораблекрушением, которое, хвала Господу, имело место лишь однажды у диких берегов Ирландии. Приказы Сесила также приводили к тому, что Генри дважды приговаривали к повешению и один раз к четвертованию, а как-то его и в самом деле привязали к дыбе в лондонском Тауэре.
И все же Грэшем всегда возвращался.
Как его угораздило стать частью безумного мира; где единственной моральной ценностью считалась сила и все оказывалось совсем не таким, каким представлялось поначалу? Кажется, так было всегда, с того самого момента, когда совсем юного Генри втянули в опасную авантюру и он сыграл роковую роль в трагедии Марии, королевы шотландской. Выбор юноши был бессознательным. Из собственного опыта Грэшем хорошо знал, что судьба не спрашивает совета у человека, определяя ход его жизни, и тем более не сообщает, останется ли он вообще в живых. Попав первоначально в руки сэра Фрэнсиса Уолсингема, руководившего всеми королевскими шпионами, Генри вдруг обнаружил, что все чаще приказы поступают от Роберта Сесила, который сам себя назначил преемником Уолсингема в работе с обширной сетью шпионов, агентов и осведомителей.
Грэшем и Сесил возненавидели друг друга с первой встречи. Однако захватывающее дух чувство опасности и риска пьянили голову, и Генри продолжал участвовать в большой игре, пока не дошел до грани, за которой поджидала смерть. Вот тогда, много лет назад, Сесил вызвал его к себе, чтобы отправить с каким-то мелким и досадным поручением в Испанию для встречи с местными осведомителями. Грэшем отказался. Взглянув на ослушника, Сесил извлек из кошеля документ, тщательно переписанный рукой конторского служащего.
— Прежде чем принять окончательное решение по поводу моего поручения, соблаговолите прочесть эту бумагу.
Сесил был спокоен и невозмутим, как всегда.
Грэшем прочел документ несколько раз. Ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя у человека, менее сильного духом, содержание бумаги могло вызвать панику.
— И что же? — равнодушно спросил он, спокойно глядя в лицо Сесилу и ничем не выдавая подступившего к горлу страха.
Сесил выкрал документы Уолсингема, в которых содержалась вся информация о шпионской организации. Среди них было подробное описание события, отравившего Грэшему всю жизнь. Вспоминая об этом деле, Генри испытывал чувство жгучего стыда, чего впоследствии с ним никогда не случалось. Сесил откопал злополучный документ — доказательство роковой ошибки, совершенной в далекой юности.
— Не хотелось бы предавать гласности содержание этого документа, верно? — спросил Сесил медовым голосом.
— Ну почему же, сэр? — Голос Грэшема звучал ровно и уверенно. — Правда рано или поздно выйдет наружу, не так ли? Разве не об этом говорится в Библии? И что значат тщеславные помыслы и доброе имя одного человека в сравнении с гласом истины? Все это суета сует.
— Не соблаговолите ли вы отправиться в Испанию по моей просьбе, господин Грэшем? — спросил Сесил, и наряду с жесткими нотками Генри послышалась в его голосе некоторая неуверенность.
Наступил решающий момент, и Грэшем это знал. Если он сейчас уступит и признает над собой власть Сесила, которую ему дает порочащий документ, то никогда уже не сможет распоряжаться своей судьбой, хотя идти наперекор такому могущественному человеку — полное безумие. Сесилу ничего не стоит его уничтожить. И Генри решил сражаться до конца, так как, сделав другой выбор, он бы изменил себе.
— Нет, милорд, я не могу поехать. — Он сделал особое ударение на словах «не могу». «Не могу» не означает «не хочу». — На данный момент у меня есть серьезные причины личного характера, требующие моего присутствия в Англии. Разумеется, если бы речь шла о более срочном деле или если бы от него зависела ваша жизнь, милорд, я бы тотчас отправился в путь по вашему приказу. Сейчас же я прошу вас оказать милость и освободить меня от данного поручения.
Теперь, если Сесил освободит Генри от поручения, это будет выглядеть как высочайшая милость с его стороны и в то же время означать, что Грэшем не склонил головы и не поддался на шантаж.
Генри взял документ и аккуратно положил его на стол среди множества прочих бумаг. Его слова давали Сесилу шанс сохранить лицо, вот только захочет ли он им воспользоваться?
Наступило долгое молчание.
«Интересно, он обдумывает мои слова или наслаждается причиненной болью?» — размышлял Грэшем.
Наконец Сесил пошевелился и с брезгливым видом взял документ двумя пальцами, как нечто омерзительное.
— Очень жаль, сэр. Ваша кандидатура подходит во всех отношениях, но не сомневаюсь, что появятся и другие предложения, которые вы примете с большей готовностью, когда я, как вы изящно выразились, «окажу свою милость».
