* «…прислал к ней греческий царь со словами: „Ты ведь говорила мне: когда возвращусь на Русь, много даров пришлю тебе: челядь, воск и меха, и воинов в помощь". Отвечала Ольга через послов: „Если ты так же постоишь в Почайне, как я в Суду, то тогда дам тебе". И отпустила послов с этими словами…» – так описывает это событие Повесть временных лет.
– Так и сказала? – невольно рассмеялся я.
– Угу, – кивнул Претич. – Так что убрались послы восвояси несолоно хлебавши. А зачем им войско давать, коли самим надобно? Русь от возмущения кипит, Святослав со Свенельдом во Псков поскакали, хотят варягов нанимать, а в Киеве только моя сотня гридней осталась. Княгиню бережем да внучка ее.
– Преслава родила?
– Семимесячного, – кивнул сотник. – Ярополком его нарекли, так каган велел. Слабеньким мальчонка народился, боимся, что зачахнет со дня на день. Преслава-то еще от первенца не обсохла, а уже опять на сносях. Побоялся Святослав, что помрет Ярополк, вот и расстарался.
– Так ведь нельзя же ей больше детей рожать. Любава говорила, что не сдюжит она второго.
– Это уж дело не мое. Ладно, Добрыня, отдохнул от неволи чуток, пора и честь знать. Я тебя до покоев твоих провожу, а то уж светать скоро начнет.
– Погоди, – я ему. – Как бы мне с женой повидаться?
– Рад бы помочь, – сказал сотник, – но не в моей это власти. Так что не обессудь, боярин.
И вновь потянулись долгие месяцы в застенке холодном. Изредка Претич ко мне наведывался, в баню выводил да гостинцы с весточками короткими от Любавы передавал. Всегда тайно. Всегда по ночам. Он-то мне и рассказывал, что отец с Путятой все еще в бунте пребывают. Что радимичей Святослав силой усмирил, Припять перешел и к древлянам сунулся. А земли кривичей воевода его, Свенельд Асмудович, кровью залил, Смоленск взять сумел, бунтарей покарал жестоко, посадника своего на место посадил и на встречу с каганом войско двинул. Собирались они вместе со Святославом на Овручь накинуться. И несдобровать бы отцу, да, видимо, Даждьбоже за потомка своего вступился: печенеги по ледоставу вновь на правый берег Днепра перешли и тиверские деревеньки грабить стали. Бросил Свенельд кагана, в низовья Славуты дружину свою повел – тиверские же земли ему Ольга в кормление отдала, а свое, как видно, варягу жальче княжеского. Вздохнули древляне с облегчением – у Святослава сил на них не хватало. Войско свое он обратно за Припять отвел и до лучших времен успокоился.
А у воеводы с ханом вновь началась извечная игра. Гоняется Свенельд за печенегом, а тот ему в руки даваться не хочет, ускользает, словно ужак склизкий. Попробуй, поймай ветер в чистом поле. Стрибожича же за бороду не ухватишь, так и Курю за космы схватить дело сложное: он сегодня здесь, а завтра уже и след простыл. Так что и в этот раз оба на ничью согласились. А пока они в свои тавлеи играли да людей вместо камней игральных двигали, весна пришла. Поплыли снега, Днепр ледоходом вспучился и разлился широко. Едва успел Куря печенегов в Дикое поле увести, а Свенельд так у тиверцев и остался. Сел распутицу пережидать, чтобы посуху вновь к Святославу на подмогу направиться.
Ольга же зиму в Киеве провела. С попами византийскими беседы долгие имела. Никифор сотнику рассказывал, что княгиня посланцам Фокия спуску не дает. Требует, чтобы те заветы Иисусовы строго блюли. Заставила их золото да покровы дорогие с себя снять и бедным раздать. Говорила, что, мол, птицы небесные себе добра на земле не скапливают, так и пастырям христианским этого делать не следует. Роптали попы, обратно в Царь-город рвались, но Ольга им провожатых не давала, а сами они по стуже зимней бежать не рискнули. Так и маялись бедолаги вдалеке от царьградской роскоши.
А еще жердяй похвалялся, что княгиня его к германскому императору Оттону послать хочет. Дескать, тот уже давно принял крещение на латинский манер, и теперь Ольга желает у себя пастырей римских видеть, чтобы те с византийцами в спор вступили, чей же способ Иисуса почитать праведней*.
* Католический епископ Адальберт прибыл в Киев от германского императора Оттона I только в 962 году, но был изгнан; «на обратном пути некоторые из его спутников были убиты, сам же он с великим трудом едва спасся».
От такого непочтения к Перуну и другим родовым богам со стороны киевского града Звенемир совсем разобиделся. Оставил вместо себя младшего ведуна, а сам ушел куда-то. Наверное, думал, что киевляне этого княгине не простят, возмущаться начнут. Просчитался человек Богов. Уход его почти незамеченным остался, не до того народу в ту пору было. Мастеровые работой по самую маковку завалены, мечи и кольчуги для войска ладили, гончары и кожемяки тоже с утра до ночи рук не покладали – кувшины ладили, меха в квасе вымачивали – впервые за долгие годы путь на Царь-город открылся, вот их купцы и подрядили. И болгары от Руси товары ждали, не зря же дочь царя ихнего за кагана замуж пошла. Купцы к весне ладьи готовили да в дальний путь собирались. А то, что на Руси неспокойно, то им без особой надобности – ведь полян не трогают, вот и слава Перуну. Ушел ведун? Так, может, у него нужда в том есть. К Масленице, чай, вернется. Но на проводы Зимы-Студеницы ведун не вернулся. Младшие за него требы богам возносили. Пороптали люди, отсутствию Звенемира подивились, всю праздничную седмицу судачили: отчего это Верховного ведуна на капище нет? Однако успокоились быстро. На Комоедцы весенние его тоже не было, но это народ уже как должное принял. Ведовские дела не их забота – не им судить о поступках Божьих, у них и своих дел невпроворот.
Про нас же как будто совсем позабыли. Любава на подворье сидела. У наших ворот двое гридней околачивались, от скуки изнывали, на морозе мерзли. Претич ежедневно проверял, как они свою службу несут, заодно и жену мою проведывал. К ней лишь Дарене заходить дозволялось, а остальным к нам в дом путь был заказан.
Малуша в тереме сидела, Загляда ей еду-питье приносила. Сотник говорил, что сестренка взаперти совсем извелась. Непривычна она была к такому обращению. В любимицах у Ольги ходить привыкла, и вдруг такая опала. Но Малушка огорчения своего не выказывала, рукоделием занималась, а еще княгиня ей книги из своего сундука приносить велела. Так что заточение сестренкино не таким уж тяжким было.
Ну, а я…
Зиму я так и просидел в неведении – не знал, что же со мной дальше будет. Потом весна птичьим гомоном отшумела. Лето приспело холодное и дождливое…
Нынче ко мне Претич среди бела дня пришел. С ним двое гридней с копьями наперевес.
– Ну, вот, – говорит, – за тобой я, Добрыня. Ольга со Святославом тебя велели в терем доставить.
– Каган здесь?
