Радуясь уже от одного того, что никто не посягает на их жизнь и права, собравшаяся знать вместе с Дербышем охотно поклялись в том, что будут беспрекословно повиноваться Иоанну, как своему верховному правителю, присылать ему 40 тысяч алтын[193] и три тысячи рыб как ежегодную дань. В случае же смерти Дербыша они обязались нигде не искать себе царя, но смиренно ждать, кого Иоанн или его наследники пожалуют им в правители. В той же грамоте, скрепленной печатями, сказано было, что россияне могут свободно ловить рыбу от Казани до моря вместе с астраханцами, «безданно и безъявочно».
Клялись не только охотно, но — искренне, хотя и с некоторым недоумением — уж больно легка казалась налагаемая дань. Степнякам, так и не отвыкшим от мысли, что доход и выгоду приносит лишь война, а благосостояние зависит от количества награбленного у соседа добра, были непонятны далекие замыслы Иоанна взять в свои руки весь великий торговый путь из Китая и Индии в европейские страны. Именно для этого царю и необходимы были низовья Волги.
Впервые мысль о том зародилась в его голове уже после взятия Казани — уж больно много товаров с Востока скопилось в захваченном городе. А что для этого нужно сделать? Первое — взять под свою руку всю Волгу. Потому он и наложил на местное население щадящую легкую дань, чтоб она не стала обременительной. Расчет простой. Как только тишина и покой вновь воцарятся на этих землях, вмиг появятся купчишки. Плюс к этому, услыхав, что под царской рукой жить вольготно, должны потянуться и прочие дикие народцы.
И ведь как в воду глядел Иоанн. Так все и сбылось по его задумке. Не прошло и года, как купцы заполонили Астрахань. Ехали отовсюду — из Шемахи, Дербента, Шавкала, Тюмени, Сарайчика. Пошлину в казну платили охотно, да еще радовались — раньше выходило не в пример больше. И тому дай, и другому, и третьему, а теперь ее взимают одни царские слуги. Не только соседи, но и отдаленные правители Хивы и Бухары один за другим присылали своих послов с дарами. Даже потомок Батыева брата Шейбани сибирский хан Едигер прислал людишек, добровольно вызвавшись платить дань Руси с условием, чтобы царь утвердил спокойствие и безопасность на его землях. И какую дань! С каждого своего подданного он пообещал ежегодно давать по соболю и белке.
Осуществив — и блистательно осуществив — первую половину задуманного — вся Волга в его руках, — Иоанн стал прикидывать, как бы ему выполнить вторую часть плана. Задуматься было над чем. Путей-то два. Один лежит на юг, второй — на север. Какой избрать?
С одной стороны, южная дорога вроде бы была выгоднее. Раздвинуть свои рубежи вплоть до самого Крыма казалось куда как заманчиво. Но одновременно это расширение предполагало войну против Гиреев, притом войну не простую, но беспощадную, а как умеют драться татары, Иоанн успел насмотреться под Казанью, и увиденное ему пришлось не по душе. Уж больно отчаянны и злобны эти стервецы. С такими, пожалуй, умучаешься. А уж сколь народу поляжет — и представить страшно.
То, что русский волкодав одолеет крымского волка, сомнений у царя не было. Но государь должен, как хороший игрок в шахматы, думать не только на один ход вперед, а на несколько сразу. Тогда получалось следующее. Задавить-то он Девлета задавит, а что дальше? Все равно какой из приморских градов ни возьми, что Гезлев, что Сурож, что Чембало, Гузувите, Боспор, Алустоне, Ялита[194] — везде турки хозяйничают. Татары только так, в середке, поближе к своему Бахчисараю жмутся, а побережье за Сулейманом. И если захватить любой из тех градов — неизбежна следующая война, и тут уж противник не в пример страшнее. Достаточно послушать старого вояку Ивана Пересветова, который бывал в тех краях и знает, что почем, да почитать его тетрадки.
Это тебе не раздираемые во внутренних смутах степняки. У них един царь и един закон. Все европейские державы не в силах одолеть неустрашимых янычар. Того же Фердинанду[195] взять. Вроде бы столь стран под его властью собралось, но когда Сулейман на Вену навалился, убег, бедолага, куда подале, да так, что лишь пятки засверкали, и отсиживался где-то, брата-цесаря[196] поджидаючи. Так и сидел, пока тот не подошел. Тогда лишь и сумел вместях с ним изрядный отпор дать поганым[197].
Правда, давно это было, еще когда Иоанн двухгодовалым был, а с тех пор Сулейман вроде бы притих, но тишина эта лишь кажущаяся. Просто он подался в другую сторону. Купцы сказывают, что с того времени он много кого повоевал в дальних странах[198]. Да и на владения цесаря нет-нет да и посягнет. В лето 1541-е рухнула древняя Буда, что на Угорщине, и там же, совсем недавно, в лето 1552-е, пал град Эгер. Так что, случись замятня с Сулейманкой, и не сдобровать Руси. В силе покамест сей изверг, в великой силе.
Не зря те, кто бывал при дворе Сулеймана, иначе как Великолепным его не величают. Богат, чертяка. А того хуже, что умен. Сами-то турки властителя иначе именуют — Кануни. Это на их басурманском языке Законодатель означает. Вона как. Богача одолеть можно, коль он дурень беспросветный, а вот умного — лучше и не пытаться.
Да и далее тоже скверно. Море велико, а куда ни сунься — сызнова всюду турки. Вот и выходит, что не получится торг напрямую, но лишь через неверных. Ему, Иоанну, на иноверие ихнее наплевать, пусть о том у митрополита с епископами голова болит. Беда в том, что выгоду соблюсти не получится. Хотя о какой тут выгоде говорить, коль касайся тех приморских градов или нет — все едино война с Сулейманкой выходит. Разве ж тот потерпит, чтобы Русь по соседству с ним встала?
Стало быть, выгоднее не победить крымского хана, но обескровить его, чтоб он силушки лишился, да надолго. К тому же, показав Девлет-Гирею несокрушимую мощь русского войска, можно рассчитывать, что тот не решится трогать южные рубежи, как бы ни науськивал его Сулейман, благо, что стран для грабежа все равно в достатке — не одна христианская Русь с Крымом граничит, но и Литва.
И все равно Иоанн не спешил. Разве что очередное перемирие с Ливонией подписал всего на два года — если что, то пусть руки развязаны будут. Шло время, и ему стало казаться, что сам всевышний одобряет его задумку, наслав на ненавистных крымчаков глад и мор. Однако, как ни толкали его советники в Думе покончить с Девлеткой раз и навсегда, Иоанн соблазну не поддавался — только обескровить.
Следуя его плану, Данила Адашев и князь Вишневецкий, который недавно перешел к нему из Литвы, успешно громили и нещадно зорили разбойничье гнездо, а Иоанн тем временем обратил задумчивый взгляд на Ливонию. По всему выходило, что она должна была стать пускай и не столь легкой добычей, как Астрахань, но и не такой тяжелой, как Казань.
